Вал российских научных публикаций растёт куда быстрее, чем мировое научное знание. По сотне публикаций есть почти у каждого отечественного профессора, у некоторых – много больше. Для сравнения: фонтанирующий идеями Ландау за всю жизнь написал около 90 работ, про Ньютона с Эйнштейном даже говорить не буду – количественно они просто двоечники.
Горы написанного-опубликованного, что в них?
Преимущественно – интеллектуальный мусор. Подавляющее большинство нынешних российских научных трудов не содержит ничего нового. Это тиражирование собственных результатов, полученных давно, когда ещё были время и силы подумать; обсуждение того, что сделали доцент Кошкин и профессор Мошкин; тексты, не имеющие никакого отношения к истине, зато имеющие отношение к пользе – но только сиюминутной, крохотной и исключительно для пишущего.
Почему так происходит?
Причин несколько. Первая – нужда, необходимость следовать заведённому порядку. В российских науке и образовании культивируется, нет – насаждается сверху погоня за рейтингами и надбавками к жалованию, которые напрямую зависят от количества написанного. Надбавки порой смешные: в СГУ, например, за среднюю статью добавляют в рейтинг преподавателя лишь несколько баллов, балл эквивалентен в этом году одному рублю. И чем меньше ценится написанное, тем больше следует его произвести в надежде свести концы с концами. Но главное – стабильная работа. Те, у кого рейтинг низкий, кто не исписал свой килограмм бумаги за год, рискует остаться без нее или продлить ее при переизбрании лишь на незначительный срок.
При этом порядок таков, что качество, да и просто содержание научных трудов никого не интересуют, только количество. Иначе и быть не может – качества не табулировать, не сосчитать, его очень сложно оценивать. Да и кто его оценивать будет: девочки-делопроизводители, клерки из управлений, министерские чиновники?
Написать же много умного и важного за короткий срок мало кому дано – научные изыскания помимо желания и способностей требуют времени, требуют досуга, требуют неспешной вдумчивости. Вдохновения они требуют, не меньше, чем сочинение «Лунных сонат» и рисование «Лунных ночей на Днепре».
Ну, в самом деле, сколько можно написать хороших научных работ в год? Одну, в крайнем случае, две; но, может, и половину, а то и одну пятую. А для повышения рейтинга неплохо бы пять. Вот и пишут научные работники всякую лабуду на скорость и для баллов, строчат, словно перевыполняющие план швеи-мотористки. Издают горы макулатуры, замечу, за свой счёт. Участвуют в липовых конференциях. Пишут поддельные монографии.
Труды эти мартышкины – они никому не нужны, их никто и никогда не прочитает, чему некоторые авторы очень рады. Штуки-страницы вытесняют результаты-смыслы, скромная истина уступает место бесстыдной чепухе. Все российское научное сообщество работает на гигантскую научную помойку, куда выбрасываются не только горы бумаги, но и силы, способности, время, жизни. Включившись в этом изнуряющий бег, мы все устаём и отстаём – от мировой науки. И это опасно. Для каждого – тупеем, мельчаем. Для страны – она теряет наши умы, недополучает знания, отстаёт в технологиях, в итоге утрачивает даже обороноспособность.
Вторая причина научной ничтожности – интеллектуальное вырождение. Последнее есть прямое следствие долговременного разрушения отечественного образования. Уже четверть века образование в нашей стране не уважают; его старательно корёжат-ломают; его лишают самого необходимого. Всю страну учат кое-как, начиная со школ и заканчивая аспирантурами. В науку уже пришло новое поколение недостаточно обученных, несамостоятельных, неодаренных, не слишком успешных. Нищета, зависимость от невежд делает науку последним прибежищем скудных умов, получивших классическое образование; местом прозябания тех, кто больше нигде не сгодился. Прежняя же гвардия ученых, тех, кто знал-дерзал-умел, стареет и уходит.
Третья причина – это тотальная российская безнравственность. Учёные, как и все в нашей стране, привыкли лгать, считают ложь нормой. Надо издать как можно больше статей, а возможности человеческого ума и время не позволяют это сделать? Будем врать – списывать у себя, переделывать других, публиковать сырое, недодуманное-непроверенное-недоделанное, никому не интересное. Не преступление? Преступление, да ещё какое – против истины и против себя.
Самое печальное, что многие, давно уже не видя в реальности образцов, не осознают мизерности своих так называемых достижений, ничтожности сделанного. Они уверены, что их опусы и есть подлинное научное творчество. Некоторые даже всерьез опасаются, что произведённую ими чушь своруют, и бдительно вчитываются в чужие тексты – нет ли там их собственного скудного словца; закрывают письменные столы на ключ; при письме загораживаются локотком от соседа по кафедре.
Количество, количество и ещё раз количество. Сто докторских в стране по Пушкину – бедный Пушкин! Но хотя бы Пушкин. А сотня работ, посвящённых исследованию духовности, да у одного человека? Да помножьте на тысячи исследователей сего эфемерного предмета. И дух утяжелится томами, раздробится на тезисы, растечется по сборникам трудов, заземлится в диссертациях – прекратит быть духом и станет черт-те чем.
Все сказанное касается просто ученых, а ведь есть ещё самые важные из всех ученых – учёные чиновники. Эти, как правило, не знают даже написанного под их фамилиями, как, впрочем, и вообще ничего не знают из того, что принято называть наукой. Но про них говорить сейчас не буду, напишу отдельно, это особое явление.
Конечно, в науке есть и настоящие исследователи, как ни быть. Любя науку, а не рейтинги и должности, они в позорной гонке за цифрами и подачками не участвуют, а со вкусом решают любимые задачи – столько, сколько нужно и пока те не решатся; пишут настоящие, умные и полезные книги, которые кто-то да прочтёт; радостно узнают истину, которая только таким людям и открывается. Спасибо им!
А давайте-ка мы все начнём равняться на этих умниц, они этого заслуживают. Вспомним, что десять, сто, тысяча дурных работ не стоят одной хорошей. Что писать нужно только тогда, когда невозможно не писать, когда результат просто рвётся наружу. И проведём эксперимент – прекратим производить хренотень, множить дребедень, наводить тень на плетень и пополнять научную свалку испачканной бумагой. Выкинем лучше на неё свои страхи и жадность. Будем людьми, а не научными ничтожествами. Может у нас это получиться? Давайте проверим, мы же учёные.
В.Афанасьева