«Русский мир» как проект Русской православной церкви

Представляем книгу С.М.Алейниковой и публикуем отрывок из нее, касающийся религиозного аспекта исследуемого материала.

"Монография является первой в белорусской политологии попыткой комплексного анализа «Русского мира» - глобального российского интеграционного проекта, предполагающего «собирание» земель и народов на основе общих цивилизационных традиций и ценностей: русского языка и культуры, исторического прошлого, православной веры. Активное участие Республики Беларусь в международных интеграционных процессах обусловливает актуальность изучения «Русского мира» с учетом особенностей исторического пути развития белорусского общества.

Работа адресована политологам, социологам, аспирантам, магистрантам, а также всем, кто интересуется политическими изменениями в современном мире."

"Деятельность РПЦ в интеграционных процессах на постсо­ветском пространстве изначально была ориентирована на прио­ритетное сотрудничество в рамках «славянского треугольника»: Беларуси-России-Украины, большая часть населения которого традиционно идентифицирует себя если не с религиозной, то с социокультурной принадлежностью к православию.

Еще в 2001 г. в своем выступлении в Дипломатической ака­демии МИД РФ Патриарх Кирилл (на тот момент митрополит Калининградский и Смоленский) озвучил основные направле­ния сотрудничества между РПЦ и Российской Федерацией во внешнеполитических процессах. К ним были отнесены: ре­ституция собственности и культурных ценностей, утраченных РПЦ после 1917 г.; защита прав соотечественников, в том числе прав верующих, в ближнем и дальнем зарубежье; участие РПЦ в миротворческой деятельности; отстаивание принципа много­полярности глобализирующегося мира [347].

Указанные пункты частично нашли свое отражение в про­екте РМ, попытка институционализации которого активно осу­ществляется РПЦ. Озвучиванию идей РМ в конфессиональной риторике предшествовало выступление в 2004 г. министра ино­странных дел И. Иванова на VIII Всемирного российского на­родного собора о том, что «собирание «русского мира» является общим делом Российского государства и Русской православной церкви» [127, c. 6]. В 2007 г. Патриарх Алексий II сделал первую попытку решить проблему наднационального характера «рус- скости» через консолидацию этносов и народов вокруг некое­го высшего начала - православных ценностей: «Самопонятие "русскость" - не этническое, а сверхнациональное, культурное. Оно, может быть, и зародилось как национальное на киевских землях. Ведь согласно древнерусским летописям, Русью в стро­гом смысле этого слова первоначально назывались только бли­жайшие к Киеву земли. Однако с течением времени это понятие стало универсальным. В русский мир вошли и другие народы, отличные по этническому признаку, однако русские по духу, по принятию православных ценностей» [497, с. 7].

Впервые же программное оформление идей РМ было оз­вучено главой РПЦ Патриархом Кириллом на открытии III Ас­самблеи Русского мира в ноябре 2009 г. На протяжении после­дующих лет структура и содержание концепта РМ развивались, уточнялись, дополнялись представителями РПЦ как новыми чертами, так и некоторыми противоречиями.

В конструкции РПЦ РМ - цивилизационное понятие: это «особая цивилизация» и «цивилизационное пространство», единство которого определяется Патриархом по факту креще­ния Руси в 988 г.: «Русский мир - единое духовное простран­ство восточнославянских стран-наследниц исторической Руси» [179; 542; 543].

Помимо приведенных трактовок, РМ определяется как «русский способ жительства», поддерживаемый «общими го­сударственными границами». Попытка уточнить предложенное определение уводит к еще большей абстракции: это «способ общественного жительства, который во всем мире ассоцииру­ется с русской традицией» [136]. Содержание, особенности и отличия «русского способа жительства» от иных способов жи­тельства не раскрываются, поэтому в качестве основной харак­теристики представляется обоснованным выделить не столько «понятие» и «способ», сколько «пространство» РМ. Простран­ственное измерение требует определения уже не только духов­ных и цивилизационных, но и территориальных границ, созда­ющих, однако, «лишние препятствия между народами Русского мира» [136].

В контексте определения критериев территориальных гра­ниц РПЦ активно использует понятие «канонической терри­тории». Данное понятие было введено в терминологию РПЦ в связи с проблемами взаимоотношений с инославными конфес­сиями и изначально служило обоснованием своего приоритет­ного права на проповедь, а также реституцию собственности в странах бывшего СССР. Границы «канонической территории» нашли свое закрепление в официальных документах РПЦ, од­нако их трактовки нельзя назвать последовательными.

Во-первых, они представляются спорными с сугубо бого­словской точки зрения, поскольку вселенский характер хри­стианства не имеет национальных и территориальных границ, о чем было заявлено Священным Синодом РПЦ: «Границы Патриархата необязательно должны совпадать с государствен­ными границами... Патриархат - это не политическое, не наци­ональное и даже не географическое понятие. Патриархат есть церковно-каноническая реальность, образованная для поддерж­ки единства и соборности входящих в него церковных струк­тур» [204, с. 231].

Во-вторых, в разных документах заложены различные ос­нования определения территориальных границ: согласно «Ос­новным принципам отношения РПЦ к инославию» в качестве «канонической территории» обозначены «страны СНГ и Бал­тии», т.е. пространство бывшего СССР [405]. Согласно же ст. 3 гл. 1 Устава РПЦ, каноническая территория, помимо бывших советских республик, включает в себя страны Азиатско-Тихо­океанского региона: Китай, Монголию и Японию. Юрисдикция РПЦ «простирается на лиц православного исповедания, прожи­вающих на канонической территории РПЦ: в Российской Фе­дерации, Украине, Республике Беларусь, Республике Молдова, Азербайджанской Республике, Республике Казахстан, Китай­ской Народной Республике, Кыргызской Республике, Латвий­ской Республике, Литовской Республике, Монголии, Респу­блике Таджикистан, Туркменистане, Республике Узбекистан, Эстонской Республике, Японии, а также на добровольно вхо­дящих в нее православных, проживающих в других странах» [курсив А.С. ][586].

Учитывая, что ключевым признаком в данном определении выступают «лица православного исповедания» независимо от места их пребывания и гражданской принадлежности, более корректно говорить не столько о самой «канонической террито­рии», сколько о ее «носителях». Следует также учитывать, что статус указанных территорий официально не подкреплен каки­ми-либо международными, региональными или локальными нормативными правовыми актами. «Каноническая территория» может рассматриваться как территория исконного проживания восточнославянского населения и других обращенных в право­славие народов, пространственная граница власти или просто как объединяющий ресурс [134, с. 98; 215, с. 10; 607].

Исходя из приведенной трактовки «канонической террито­рии РПЦ», границы РМ гораздо шире территории Российской Федерации [132]. Ядром же РМ «выступают страны-наслед­ницы исторической Руси»: Россия, Украина и Беларусь [134]. Структура «ядра» РМ предполагает равенство статусов и ролей стран, «образовавшихся на пространстве исторической Руси» [394]. Выстраивание отношений в границах РМ заявляется не по иерархическому принципу «центр-периферия», а на осно­ве линейного межсубъектного взаимодействия. Так, «если мы будем считать его [РМ - А.С.] единственным центром только Российскую Федерацию в современных границах, то мы тем самым погрешим против исторической правды и искусственно отсечем от себя многие миллионы людей, которые осознают свою ответственность за судьбы Русского мира и считают его созидание главным делом своей жизни. Ядром русского мира сегодня являются Россия, Украина, Белоруссия.» [586]. Поэ­тому основной отличительной чертой РМ в проекте РПЦ можно назвать отсутствие упоминания об исключительной роли Рос­сии в процессах как его собирания, так и распространения.

Необходимо также разграничивать пространство «канони­ческой территории» РПЦ и пространство «Святой Руси» [542; 543; 539], синонимичными значениями которой в конфессио­нальной риторике выступают также «мир всея Руси», «Киев­ской Руси», «исторической Руси» [131; 132]. Подобное отож­дествление является достаточно дискуссионным, поскольку в их основе заложены различные типологические основания.

Так, если под «исторической Русью» подразумевается «Древняя Русь», следует принимать во внимание, что в на­учной исторической литературе наименования «Древней» и «Киевской» Руси были взаимозаменяемыми и подразумевали лишь одну из стадий раннегосударственного образования в пе­риод его развития с IX в. до середины XIII вв. Границы Древ­нерусского государства охватывали территорию от Таманского полуострова на юге и Вислы на западе до Северной Двины на севере и притоков Волги на востоке [280, с. 27; 279, с. 16]. Тер­мин «всея Руси» представлял собой приставку к титулу русских великих князей и царей, получившую закрепление в официаль­ных документах внутри государства ко второй половине XV в. В настоящее время его содержание не имеет пространственного измерения и используется лишь в обозначении титула предсто­ятелей РПЦ [72, с. 30].

Что касается «Святой Руси», то впервые это словосочета­ние появилось в русской литературе в XVI в., столетие спустя перейдя в фольклор и русский былинный эпос. На сегодняш­ний день в духовной литературе и религиозной публицистике термин широко применяется для обоснования необходимости реставрации симфонии государства и церкви, основанной на укорененности в национальном самосознании образа святости российского государства[124, с. 54; 664, с. 9-11]. В научной ли­тературе актуализация термина связана преимущественно с ос­мыслением «Святой Руси» как базового понятия русской иден­тичности, т.е. ментальной категории, национального архетипа, выражающегося в предельной ценностной характеристике Ро­дины [124, с. 54; 162, с. 68; 459, с. 268; 529, с. 11]. Фактически рассматриваемый термин отсылает к идеальному образу (моде­ли) исторического прошлого.

В определении Архиерейского собора РПЦ 2008 г. «О единстве церкви» «Святая Русь» формулируется как «Ро­дина для всех нас, наше общее цивилизационное простран­ство» [403]. Соотношение понятий «Святой Руси» и РМ было четко сформулировано Патриархом на открытии III Ассамблеи Русского мира: «Святой преподобный Лаврентий Чернигов­ский выразил эту идею [РМ-А.С.] известной фразой: "Россия, Украина, Беларусь - это и есть святая Русь"» [136]. Митро­полит Иларион также отмечает единство, прежде всего, трех восточнославянских народов: «Святая Русь - это то истори­ческое пространство, которое объединяет нынешние Россию, Украину и Белоруссию. Три славянских народа, разделенные ныне государственными границами, некогда составляли еди­ный народ, и имеют общую историю, продолжавшуюся более тысячи лет» [74]. В то же время, отмечая объединяющую роль РПЦ, митрополит делает существенную оговорку, что общее духовное пространство, помимо указанных стран, включает в себя «и целый ряд других стран», перечень которых, однако, не уточняется.

Таким образом, «Святая Русь» в составе России, Укра­ины и Беларуси является ядром РМ. Границы самого РМ тождественны понятию «канонической территории», закре­пленному в Уставе РПЦ, т.е. распространяются на всю тер­риторию присутствия «лиц православного исповедания» [586]. В приведенном контексте понятие «Святой Руси» уже представляет собой концепцию развития как внутри-, так и внешнецерковных отношений. Это дает основание говорить о реконцептуализации «Святой Руси», суть которой состоит в переориентировании сакральных смыслов на понятие ци- вилизационной общности трех или четырех государств [547, с. 126-128]. Помимо «Святой Руси», в более-менее очерчен­ные территориальные границы РМ Патриархом включены Молдавия и Казахстан, а также «другие страны историче­ского пространства Руси». К тому же РМ - это цивилизация, «распространившейся на огромные просторы Евразии», что также вносит коррективы в потенциальный охват ее террито­риальных границ [544; 545].

Кроме перечисленного, в Концепции миссионерской дея­тельности РПЦ введены такие понятия как «территория пастыр­ской ответственности» или «миссионерское поле», под которым в глобальном плане понимается «все мироздание», «духовное пространство, где борются свет и тьма» [269]. В миссионерское поле включены миллионы людей, «проживающих на громад­ных территориях, со своей культурно-исторической специфи­ки», что обусловило необходимость «второй христианизации» [269]. Поэтому понятие «территории пастырской ответственно­сти» гораздо шире понятий «канонической территории», терри­тории «Святой Руси» и территории РМ.

Важной составляющей РМ является вся зарубежная рус­скоязычная диаспора и все православные общины, охвачен­ные деятельностью как РПЦ, так и Русской Зарубежной Церк­ви (РПЦЗ)^[6]. В перспективе к стране РМ может быть отнесена любая страна, в которой русский язык используется как язык межнационального общения, развивается русская культура, хранятся русская общеисторическая память и единые ценности. В идеале РМ призван стать подобием византийской цивилиза­ции - именно это, по мнению Патриарха, и есть «высший, все­человеческий уровень общественного бытия» [134].

Максимально расширяющиеся в риторике главы РПЦ тер­риториальные границы РМ потребовали более четкого опре­деления его оснований, которые и были сформулированы Патриархом в 2009 г. Таковыми, по его мнению, являются: пра­вославная вера, русская культура и язык, общая историческая память и общие взгляды на общественное развитие [136]. В этой связи следует обратить внимание, что в «Декларации рус­ской идентичности», принятой по итогам заседания XVIII Все­мирного русского народного собора в 2014 г., применительно к русской идентичности РПЦ предлагается другая очередность, в которой православие уступает свое место русскому языку: «это человек, считающий себя русским; не имеющий иных этниче­ских предпочтений; говорящий и думающий на русском языке; признающий православное христианство основой националь­ной духовной культуры; ощущающий солидарность с судьбой русского народа» [179].

Применительно к РМ в конструкции РПЦ можно говорить о монистическом подходе: признавая некоторый условный вклад других традиционных конфессий и даже светских фило­софских течений в созидание русской цивилизации, базовой ее опорой является «вселенский характер Православия, лежаще­го в основе мировоззрения большинства из тех людей, которые осознают себя частью Русского мира» [134]. Религиозный мо­нополизм обосновывается тем, что «мы должны вообще забыть этот расхожий термин «многоконфессиональная страна». Рос­сия - это православная страна с национальными и религиозны­ми меньшинствами» [225]. Именно религиозное измерение РМ Патриарх последовательно отстаивает и в последующих высту­плениях: «в центре цивилизации, к которой мы принадлежим, - евангельские ценности» [537]. В то же время, если в случае с первоисточником РМ позиция РПЦ последовательна и логична, то с содержанием и значимостью двух других оснований можно отметить некоторые сложности и противоречия.

Являясь в представлении Патриарха вторичными по отно­шению к православию и РПЦ, русская культура и язык занима­ют промежуточную, вторую позицию в перечне трех оснований РМ. Русская культура как «стыковочный узел для соединения с другими национальными традициями» и «самобытные спосо­бы и форма выражения ценностей» [136], а также русский язык как «естественное средство поддержание взаимоотношений людей» и «коммуникационный элемент», возникший в резуль­тате «совместных усилий людей разных национальностей», яв­ляются «общим достоянием всех народов Русского мира» [136].

Значимость русского языка как «средства коммуникации» яв­ляется, однако, небесспорной, поскольку «говорить на русском языке или понимать русский язык - это не единственное усло­вие принадлежности к Русскому миру» [136].

Поэтому третьим основанием РМ выступает «общая исто­рическая память и общие взгляды на общественное развитие», суть которого может быть сведена к необходимости почитания общих памятников, дат и имен, связанных с важнейшими со­бытиями отечественной истории. Об их конкретном перечне и смысловом наполнении можно и нужно договариваться в це­лях «достижения согласия в интерпретации тех или иных со­бытий прошлого, оценки исторических фигур» [541]. Данное основание более корректно было бы обозначить компромисс­ным пониманием истории, выражающимся в коллегиальном выборе приоритетной модели исторического прошлого, по­скольку предполагает не столько общую историческую память (историю), сколько единое (единообразное) отношение к ней. Достигнутое «единство исторического сознания» призвано учитывать уроки прошлого, предполагая «преодоление имуще­ственной пропасти», уже приводившей страну к революциям и социальным потрясениям.

В 2010 г. перечисленные основания РМ дополняются еще од­ним, четвертым - «единой системой ценностей», впервые вклю­чившей в себя их конкретный перечень. К ним относятся доста­точно разноплановые: «религиозная вера и межрелигиозный мир, свобода и нравственное совершенствование личности, самопо­жертвование ради других, крепкая семья, уважение старших, со­борный совет и действие, творчество, трудолюбие, справедли­вость, любовь к Отечеству, забота о сотворенном мире» [134]. В 2012 г. на заседании патриаршего совета по культуре ценност­ные приоритеты были значительно смещены Патриархом в сто­рону культуроцентризма, поскольку «именно через культуру, об­разование и воспитание усваивается национальный культурный код» [129, с. 13]. Также был расширен сам список ценностей: «Если говорить, что наши фундаментальные ценности лежат в области нравственности, то что это за ценности?... Для нас эти ценности просты - честь, жертвенность, правда, ответственность, справедливость, свобода как Божий дар» [129, с. 9].

В целом, за исключением пункта о православной вере как базовой основы РМ, смысловые границы данного концепта значительно «размыты». Так, в трех абзацах одного выступле­ния на тему РМ 6 сентября 2014 г. Патриархом четырнадцать раз употребляется обезличенное местоимение «это» («эту ци­вилизацию», «эту концепцию», «эти ценности» и т.п.) [537], а терминологический разброс в контексте рассматриваемой темы насчитывает около полутора десятков вариантов, каж­дый из которых несет самостоятельную смысловую нагрузку («цивилизационная модель», «цивилизационная основа», «ци- вилизационная традиция», «цивилизационное пространство», «цивилизационное понятие», «русская цивилизация», «восточ­нославянская цивилизация», «цивилизационный проект», «ци- вилизационный центр» и т.п.).

В этой связи интерес представляет заявление В. Чаплина, являвшегося главой Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества, в котором традиционное для риторики РПЦ обращение к необходимости противостояния различного рода негативным вызовам аргументируется призывом «оставаться хозяевами своих ресурсов, своего политического строя, своего взгляда на правду и ложь, своей веры» [617]. Выстроенная ие­рархия ценностей существенно отличается от предложенной Па­триархом своей прагматичностью, учитывая очередность значи­мых факторов, в которых на первом месте заявлены «ресурсы», а «вера» занимает последнее место. С одной стороны, В. Чаплин заявляет о том, что «для меня более важен православный мир, чем русский», а РМ «немыслим без православия». С другой стороны, к РМ, по его мнению, «относятся и русские люди, не являющи­еся православными христианами, а также те, кто по крови ни­как с русскими не связан, но испытывает симпатию к «русскому миру», говорит на русском языке, чувствует свою солидарность с историческими судьбами русского народа, связан с ним общей историей, в том числе в рамках Российской империи и бывшего СССР» [617]. Подобные расширительные трактовки свидетель­ствуют о расхождении в понимании базисных оснований концеп­та РМ в том числе и среди представителей самой РПЦ.

Еще одним отличием РМ в конструкции РПЦ является раз­граничение РМ и России как государства (Российской Империей,

Российской Федерацией, СССР). Впервые подобное разграниче­ние было озвучено Патриархом в 2010 г. в интервью украинским тележурналистам: «Для украинцев хочу подчеркнуть, что Рус­ский мир не означает "российский". Тем более это не мир Рос­сийской Федерации... Это тот самый мир, который существует на уровне веры, интеллекта, духовности и культуры» [226]. Дан­ная позиция была подтверждена заявлениями о том, что «когда мы говорим "русский", то не следует трактовать это так, как это делают наши недоброжелатели, говоря о Российской империи и о Советском Союзе», а также то, что «нет ничего более далеко­го от истины, чем отождествлять Русский мир исключительно с Российской Федерацией. Русский мир - это одновременно и Украинский мир, и Белорусский мир» [513; 545].

Идеальная конструкция РМ как набора незыблемых кон­стант и возможного воплощения Византийской империи была бы неполной без сакрализирующего начала. В его роли, помимо вселенского характера православия, выступают образ «врага» и борьба негативными угрозами преимущественно внутренне­го характера. Культивирование образа «врага» характерно для любого кризисного периода и является одним из наиболее эф­фективных инструментов конструирования модели прошлого и управления настоящим. Это обусловлено тем, что, во-первых, основывается главным образом на создании эмоционального, оценочного восприятия соответствующего объекта прошлого. Во-вторых, априори предполагает борьбу с врагом либо «за» (со- циокультуртную идентичность, традиционные ценности и т.п.), либо «против» (бездуховности, коррупции и т.п.). Следует также отметить, что, если применительно к «русской идее» можно го­ворить об устойчивом образе исключительно внешнего «врага» (Запад, Европа), то в конструкции РПЦ соответствующий образ множественен и ситуативен, сочетая в себе «врага» как внешне­го (Запад, Европа), так и внутреннего (либеральные ценности, секты, атеисты, коммунисты, оппозиция и т.п.). Иными словами, в первом случае образ «врага» представляет собой устойчивую идеологему, во втором - технологию манипуляции обществен­ным сознанием и инструмент политического влияния.

Связано это, в первую очередь, с тем, что требование о за­щите традиционных ценностей на сегодняшний день фактиче­ски выступает необходимым условием легитимации политиче­ской власти и средством консолидации общества. Это придает осмысленность и целенаправленность уже политическим про­цессам, тем более что не беспокоиться о РМ означает «ослу­шаться Самого Бога». Первоочередное значение приобретает не столько способность к мирному развитию, сколько «способ­ность защищать традиции своего народа, его религиозные и культурные ценности.» [136].

Однако, если в военные периоды коллективная память со­храняет образ только внешнего врага, то в мирное время преиму­щественно конструируется уже образ «врага внутреннего», который множественен, динамичен и требует постоянного об­новления в зависимости от сиюминутных политических задач, апеллируя, как правило, либо к модели «идеального» («Святая Русь»), либо «ужасного» прошлого («наследие безбожного ре­жима»). Поэтому в качестве едва ли не основной угрозы РМ, по мнению предстоятеля РПЦ, выступают «антирелигиозные го­нения, преследования людей за мирно выражаемые убеждения, подавления гражданских свобод», «агрессивный секуляризм», «воинствующий антиклерикализм» и т.п. явления [541].

Учитывая, что главным основанием РМ в конструкции РПЦ выступает православие, подобная позиция является впол­не последовательной, хотя негативные коннотации относи­тельно советского прошлого, присутствующие практически во всех публичных выступлениях Патриарха, свидетельствуют не столько о реальных угрозах, сколько об отождествлении Патри­архом границ РМ и РПЦ. Политический кризис, а затем и воен­ный конфликт в Украине внес свои коррективы в оценку и рас­становку угроз, и в 2015 г. Патриарх заявил о том, что «самой, может быть, страшной угрозой всему Русскому миру являются крайний национализм и неприятие представителя иной нацио­нальности, иной культуры» [540].

В роли «врага» выступают «противники, которые пытаются в России видеть врага», «эти люди из иного лагеря», «властные политические и экономические центры», а также «те, кто.», считающие, что славяне «не имеют права на свой духовный и культурный мир» [537]. Максимально обезличенный образ вра­га приобретает некоторые конкретные черты лишь в единствен­ном случае: «наши противники, в том числе националистиче­ские настроенные силы на Украине» [537].

Для того, чтобы «не быть поглощенным различными власт­ными политическими и экономическими центрами» «люди, несогласные быть переплавленными с другими.» борются против «этой страшной перспективы раствориться в одном об­щем пространстве» [453; 515]. Гипотетическая возможность принять страдания, муки и смерть придает РМ уже сакральный смысл: «Одно это понятие - Русский мир - выводит из себя на­ших противников, в том числе и те националистически настро­енные силы на Украине, которые пытаются в России видеть врага, а в Русском мире - страшную политическую доктрину, направленную на ограничение суверенитета Украины, на пора­бощение Украины Россией. И уж как достается всем, кто смеет употребить одно только словосочетание Русский мир!» [537].

Принимая во внимание характер перечисленных угроз, гла­ва РПЦ, отдавая явный приоритет цивилизационному измере­нию РМ, несколько раз допускает оговорки, свидетельствую­щие и о его желаемом политическом воплощении. В частности, в тексте одного и того же документа Патриарх Кирилл заявляет, что, с одной стороны, РМ «не является инструментом полити­ческого влияния Российской Федерации». С другой стороны, РМ «может стать сильным субъектом глобальной международ­ной политики» и «значимым игроком на мировой арене» - ведь цивилизационная традиция неизбежно «существует в условиях различной политической и общественной самоорганизации» [134; 136].

Цель нового, именно политического измерения РМ осоз­нанна: «В глобальном мире невозможно игнорировать между­народные структуры, а потому Русский мир должен активно присутствовать на международных площадках» [453]. Следует обратить внимание, что, в отличие от представлений о самом концепте РМ, в РПЦ присутствует четкое представление о наи­более значимых акторах политических процессов и приори­тетных формах межгосударственных образований. Ключевая роль в политических процессах отводится уже не народам, а «элитам и межэлитным отношениям», а также крупным меж­дународным политическим игрокам: «организациям системы

ООН, ОБСЕ, Совета Европы, Европейского союза» [453]. Оп­тимальной же формой РМ в условиях глобализации и децентра­лизации «может оказаться теснейшее интеграционное сотруд­ничество равноправных суверенных государств» - например, в форме «наднационального проекта». РПЦ и русское правосла­вие в предложенном раскладе уже становятся геополитически­ми факторами [620].

Таким образом, РМ как интеграционный проект РПЦ ха­рактеризуется следующими особенностями:

1. Отсутствием упоминания особой роли России в про­цессах возникновения и развития РМ. «Ядром» РМ выступает «Святая Русь», в состав которых включаются Беларусь, Россия и Украина, являющиеся «единым организмом» - цивилизацион- ным пространством, единство которого определяется по факту Крещения Руси. Территории указанных государств находится в юрисдикции РПЦ, поэтому связи между самоуправляемыми церквями (Украиной) и экзархатами (Беларусь) являются, в за­висимости от уровня управления и решаемых задач, одновре­менно и внутрицерковными, и внешнеполитическими. Приме­нительно к РМ отношения «центр-периферия» подразумевают лишь формальный территориальный разброс, но не распро­страняются на характер связей, управления и взаимодействия стран-участниц РМ.

Потенциальные территориальные границы РМ не ограни­чены в пространстве, поскольку, во-первых, они распространя­ются на всех лиц православного вероисповедания независимо от места их пребывания или гражданской принадлежности. Во-вторых, к РМ может быть отнесена любая страна, в которой используется русский язык и развивается русская культура.

1. Разграничением понятий РМ и России (Российской Фе­дерации), являющейся лишь одной из составляющих «Святой Руси» и равноправным субъектом РМ. Подобное разграничение обусловлено тем, что источником РМ являются не государствен­ные или иные политические образования, а православная вера и РПЦ, которая, согласно «Основам социальной концепции РПЦ» «по самой своей природе имеет вселенский и, следовательно, наднациональный характер» [410]. Вселенский характер пра­вославия, а также вторичность русского языка и культуры по отношению к православию с большим основанием позволяет говорить о конструировании РПЦ не «русского», а «православ­ного» мира.
2. Сочетанием культурного плюрализма и религиозного монополизма, цивилизационного измерения и политической формы воплощения РМ, что в содержательно-категориальном плане дает основание отнести рассматриваемую конструкцию РМ к разряду гражданских религий в концепции Р. Беллы [57, с. 175-177]. Гражданская религия предполагает совокупность общих ценностей, символов, праздников и идей, выступающих в качестве консолидирующего фактора, т.е. разделяемых боль­шей частью населения независимо от степени религиозности или конфессиональной принадлежности [58, с. 268; 191, с. 167].

Учитывая стабильно низкий уровень воцерковленности, декларативный характер веры и квазирелигиозное сознание большинства населения бывшего СССР, идентифицирующего себя с православием, целесообразность формирования в мас­совом сознании подобной формы религиозно-политических верований вполне оправданна. К факторам, актуализирующим процессы институционализации новой гражданской религии, можно также отнести множественность конкурирующих форм идентичностей, существующих в постсоветском обществе, травмированное историческое сознание, вестернизацию и ре­лятивизацию культурных ценностей и др.

1. По форме РМ может быть представлен в виде много­функциональной модели, главной функцией которой является формирование в постсоветском обществе религиозно-полити­ческого единомыслия. Указанная модель предусматривает при­оритетное использование тех или иных подходов и признаков в зависимости от специфики восприятия конкретной целевой аудитории, выступая одним из инструментов управления поли­тическими процессами в современной России и других странах бывшего СССР [14].

Продвижение идей РМ через систему неполитических ин­ститутов (РПЦ, образование и др.) требует рассмотрения кон­цепта РМ с позиций «мягкой силы».