Как всегда бывает после страшной трагедии, сначала шок. Потом масса высказываний, обличающих жестоких убийц. Потом ответные выступления различного рода отребья, наоборот оправдывающие этих убийц. За тем появляются различного рода суждения, подгоняющие моральные основы, как под первую позицию, так и под вторую. И, наконец, попытки обобщить сказанное раньше.
Не трудно видеть, что и в случае ужасающего расстрела в редакции сатирического еженедельника Charlie Hebdo в Париже мы наблюдаем реакцию журналистского сообщества в полном соответствии с этим привычным ритуалом, который, возможно, дошел до своей обобщающей стадии. Во всяком случае, именно так выглядит публикация Дмитрия Быкова в его блоге на сайте «Эхо Москвы». Вот, собственно, основная цитата Дмитрия Быкова по этому поводу:
«Российский фундаментализм, по-моему, опасней исламского – хотя бы потому, что у России есть ядерное оружие, и еще потому, что российские фундаменталисты уже воюют в центре Европы, убивая при этом совсем не карикатуристов и совсем не за рисунки. Еще они опасны тем, что у этих фундаменталистов нет фундамента, а есть одна только ненависть, по-научному называемая ресентиментом.
Ресентимент, если кто не знает, – это термин, введенный Ницше, и означает он желание создать образ врага, чтобы выместить вину за неудачи; ресентимент – мораль рабов, страстно желающих стать господами, мораль завистников, озлобленных лузеров, обвиняющих весь мир в аморальности. Применительно к нынешней России о ресентименте первым заговорил Сатаров – не потому, что другие не видят очевидного, а потому, что он, в отличие от других, знает это слово.
И вот это самое страшное – отсутствие фундамента, сколько-нибудь внятной идеологии, кроме готовности считать своим того, кто кровожадней и безбашенней. С фундаменталистом – исламским, православным, католическим – можно по крайней мере разговаривать, вступать в диалог, в идеале его можно даже переубедить; у фанатика есть вера, которая может быть оскорблена, – а значит, эта вера хотя бы сформулирована, у нее есть сторонники и враги. Фанатику есть за что умирать; его можно ненавидеть, но нельзя не признать за ним, по крайней мере, искренности».
А вот, кстати, цитата из текста Георгия Сатарова, на который ссылается Дмитрий Быков, и который так же опубликован на сайте «Эхо Москвы»:
«Довольно ясно теперь, что карикатуры — только частный повод. И никакие «провоцирования» тут не причем. Идет очередная атака на европейскую цивилизацию, вдохновленная банальным и озлобленным, вооруженным ресентиментом. И нормальный ислам тут не причем. Ресентимент может взять на вооружение и испоганить любую религию. Примеры в истории существуют».
И «Мы еще раз сталкиваемся с важнейшей проблемой: сетевой структуре терроризма противостоят централизованные структуры традиционного государств модерна. Это безнадежно. Это — часть кризиса государства модерна, начавшегося не сегодня. Сетевому врагу может противостоять только сетевой отпор. На то же самое напоролся еще Наполеон в Испании в XIX веке.
Это еще один сигнал, нет, не сигнал — набатный колокол, который долбит тем, кто в состоянии услышать: «Эта политическая система устарела. Политическая власть традиционных государств модерна, эгоистичная, заскорузлая и бездарная, может сделать хотя бы одно: не мешать формированию нового».
Очень эмоционально сказано, только вот, что конкретно подразумевает автор под «сетевым отпором» вместо традиционного централизованного государства? Что это за сетевая форма государственного устройства, за переход к которой так ратует Георгий Александрович?
Итак, Дмитрий Быков видит в качестве основной причины любого агрессивного фундаментализма ресентимент, как синдром ущербной агрессивности. А Георгий Сатаров предлагает бороться с подобными явлениями заменой традиционного государственного устройства европейских стран на сетевую структуру, забыв определить, какая конкретно структура под этим подразумевается. И что? – И ничего. Именно поэтому борьба с современными формами фундаментализма и выглядит бесконечной и вряд ли обещает победу в течение жизни нынешних поколений.
При всем безграничном уважении к упомянутым фигурам, хочется спросить – а не слишком ли увлеклись ли вы, господа, сознанием в ущерб бытию. Ведь именно бытие определяет сознания, а вовсе не наоборот. Иными словами, нельзя отменить законы физики, в данном случае законы физиологии. А более конкретно, законы физиологии мозга.
Прежде чем начать разговор об агрессивном фундаментализме с точки зрения объективных законов природы, хотелось бы (в который уже раз) привести цитату профессора Татьяны Черниговской:
«Мы – такие, как мы есть, и наша цивилизация – плохая или хорошая – такая потому, что у нас такой мозг. Все что мы сделали на этой планете, и что мы сделаем – потому что у нас такой мозг. Мы познаем мир, мы видим его так, у нас картина мира такая, потому что у нас такой мозг. Из этого следует, что мы должны попробовать хотя бы выяснить, что это, собственно, за мозг, что он умеет делать, потому что от этого зависит картина мира, которую мы выстраиваем».
Эта цитата приведена для того, чтобы просто напомнить о том, что человек – это, прежде всего, биологический организм, все поведенческие реакции которого определяются физиологией головного мозга, который, собственно, и является высшей контрольной субстанцией этого организма.
Головной мозг человека выполняет огромное множество функций, не все из которых пока еще достаточно изучены. Однако вряд ли можно признать разумным игнорирование знаний о тех функциях мозга, которые, благодаря научным прорывам последнего десятилетия в области нейрофизиологии, удалось изучить в достаточной степени. Пренебрежение этими законами ничем не отличается от попыток отменить, например, Закон всемирного тяготения – отменяй, не отменяй, а сосулька с крыши не на небо летит, а нам на голову. В нашем конкретном случае речь идет о великом французе по имени Паскаль Буайе. Это тот самый Паскаль Буайе, на которого ссылается не менее великий Франс де Вааль в своей книге «Поиски морали. В поисках человеческого у приматов». Это тот самый Паскаль Буайе, который изучил и описал именно ту функцию человеческого мозга – адаптивную функцию, которая и ответственна за формирование человеческих сообществ и за поведение человека в этих сообществах.
Адаптивная функция мозга присуща не только человеку, но и вообще всем социальными животным. Однако физиология этого процесса у вида Гомо Сапиенс имеет существенные отличия от социальных животных других видов.
Дело в том, что все социальные животные, кроме современного человека, способны создавать сообщества, физическое количество индивидуумов в котором не выходит за те пределы, в которых все члены этого сообщества способны узнавать друг друга в лицо. Для современного человека это количество, как установлено, не может в среднем превышать 150 членов. Но мы ведь знаем, что человек на самом деле создает сообщества индивидуумов, исчисляемые и миллионами, и десятками миллионов, и даже сотнями миллионов, которые в принципе не могут знать друг друга в лицо. Каким образом удается человеку формировать такие сообщества?
Согласно Буайе, именно по этой причине человеческому мозгу пришлось вырабатывать специальные адаптации, чтобы сделать возможным функционирование больших коллективов, в которых не все знают друг друга лично. Одной из таких адаптаций стала способность подавать, распознавать и высоко ценить сложные, дорогостоящие и трудноподделываемые ритуалы, смысл которых — "я свой", "я один из вас", "я хороший", "мне можно доверять". Именно сложные ритуалы, как ответ на запрос «свой-чужой» и являются по Буайе основным продуктом адаптивной функции головного мозга. А вот, такой фактор как религиозное мышление (он и определяет так называемых истинно верующих) есть побочный продукт адаптивной функции мозга. К таким же побочным продуктам Буайе относит так же музыку, изобразительное искусство, моду и многие другие аспекты культуры.
Физический смысл сказанного достаточно понятен. В сообществе, скажем, шимпанзе, есть вожак, знающий каждого члена своего сообщества в лицо. И этот вожак с легкостью настучит по голове тому, кто нарушает правила поведения в данном сообществе, или поощрит того, кто послушен. В человеческом сообществе «вожак» далеко и из-за стен дворцов и спин охраны не может непосредственно видеть, как ведет себя тот или иной индивид, удаленный от вожака дальше пределов его прямой видимости. Как в таком случае заставить членов сообщества подчиняться принятым здесь правилам поведения? – Самый простой способ – это дать ему некоего высшего «вожака», который все и всех видит и способен каждого непослушного покарать, а каждого послушного наградить. Вот вам и классический вездесущий и всемогущий с его адом и раем.
Но есть во всем этом один момент. Ритуалы как ответ на запрос «свой-чужой» являются атрибутами реального мира, поскольку регулируют систему отношений между индивидуумами в реальном сообществе. А вездесущий и всемогущий со всем, что его сопровождает, как, кстати, и искусство, является фактором выдуманного мира. И вот, этот момент, как представляется, и играет ключевую роль в понимании истинных механизмов, лежащих в основе агрессивного фундаментализма.
Подавляющее большинство членов любого человеческого сообщества в своей повседневной жизни занято, главным образом, вопросами собственного выживания – работа ради зарплаты, обустройство жилья, прокорм семьи, воспитание детей и пр., а вовсе не размышлениями на предмет будущего царствия небесного. То есть, основная масса членов любого сообщества живет в реальном мире и по законам реального мира. В противном случае большинство просто не выживет, поскольку мир выдуманный накормить не может. Каким образом что-либо вообще, в том числе и карикатуры могут оскорбить религиозные чувства этого большинства, если упомянутое большинство таких чувств попросту не имеет? Для этого большинства религия – это религиозные ритуалы как ответ на запрос «свой-чужой», но к религиозному мышлению они отношения не имеют. Вот, чувства истинно верующих такие вещи оскорбить могут, но только в том случае, если это очень нужно кому-то из числа не истинно верующих. Истинно верующие ведь живут в придуманном мире, всю жизнь читая только одну единственную книгу. Издания же, публикующие карикатуры, выпускаются в мире реальном, и к литературе, читаемой истинно верующими не относятся. Чтобы истинно верующих такими карикатурами оскорбить, кто-то должен специально ознакомить их с наличием таких карикатур и чисто физически им эти карикатуры показать.
Но и таких людей в любой культуре процент очень небольшой. Насколько небольшой? Среди тех, кто называет себя православными в России, например, по официальным данным ВЦИОМ по состоянию на март 2013-го года, таких истинно верующих всего-то от 3% до 5%. В Европе таких, как широко известно, еще меньше. И даже более того, как сообщает ВВС 15 января 2015-го года, число считающих себя верующими во всем мире неуклонно падает, а число атеистов растет. И с чего это мы все взяли, что к мусульманам это не относится, что процент истинно верующих среди мусульман выше, чем среди христиан и иудеев или даже, что мусульмане чуть ли не тотально являются истинно верующими? Мы это как определили, прочитали их мысли? Или, быть может, на основании того, что они сами так заявляют? Но утвердительный ответ на вопрос веруешь ли – это ведь всего лишь ритуал, отвечающий на запрос «свой-чужой». И искренность такого ответа зависит исключительно от того, насколько жестоки расправы над «чужими» в данной конкретной культуре или конфессии. За отказ от веры в христианстве никто никого не покарает. А за отказ от веры в исламе можно и жизни лишиться. Так что, скорее всего, мусульмане-то как раз менее откровенны в ответах на подобные вопросы. А что на самом деле? – А на самом деле мусульмане, христиане, иудеи и пр. – это не разные виды биологических организмов, а разные сообщества одного и того же биологического вида. И, следовательно, адаптивная функция мозга мусульманина устроена так же, как у христианина или иудея.
Да, теракт в Париже ужасен. Но действительно ли он был направлен на то, чтобы заставить европейцев отказаться от их системы ценностей?
Судя по ежедневным публикациям в мировой прессе, количество погибших от рук исламских террористов на Западе не идет ни в какое сравнение с количеством гибнущих от рук этих же исламистов в самом исламском мире. Здесь-то что происходит, каким образом мусульмане могут оскорбить религиозные чувства мусульман же? А здесь первая группа мусульман режет вторую за то, что вторые верят в того же Аллаха, но верят в него неправильно, не так, как считают правильным первые. А как первые узнают о том, правильно или неправильно верят другие, да и верят ли вообще? – Только одним способом – по ритуалам, и никак иначе, поскольку реального способа прочитать мысли другого человека по этому поводу нет. Следовательно, вопрос здесь вовсе не религиозный. В мусульманском мире идет процесс – «на свой-чужой рассчитайсь». Одни (или одно) мусульманские сообщества пытаются расширять свою власть на другие мусульманские сообщества путем обращения в «свои» «чужих». А в качестве инструмента используют физическое уничтожение несогласных в максимально жестоких формах.
Но, если это так, то, причем здесь страны Запада, если ни на европейское/американское население, ни на европейские/американские территории эти исламские сообщества претензий не имеют?
Действительно, ни один теракт на территориях западных стран не был совершен исламистами по причине того, что западные культуры не переходят в ислам или отказываются жить по законам Шариата. Все такие теракты были объявлены местью за вмешательство западных культур в дела культуры мусульманской, чаще всего это участие западных стран в военных операциях на мусульманских территориях или насмешки над мусульманскими святынями и пр. То есть, исламизм действительно не ставит перед собой задачи обращения западных культур в «свои». Но, если так, что же им нужно от этого Запада, ведь редакция Charlie Hebdo не имела никакого отношения к участию Франции в военных операциях на территориях исламского мира?
Исламистам действительно мешают так называемые западные ценности, а, правильнее сказать, ритуалы западной культуры. Но мешают они им не самим фактом своего существования, и злобу вызывает вовсе не зависть к этим ценностям. Мешает исламистам тот факт, что в современном мире возникла ситуация, когда западные ценности начинают проникать и в мусульманскую среду, отбирая у исламистов часть тех мусульман, которые, как они считают, по праву принадлежат исламскому миру, а не западному. То есть, часть мусульман, принимая западные ценности, уходят из исламского сообщества, лишая тем самым традиционных мусульманских «вожаков» их власти над собой. Такого не может происходить на территориях мусульманских стран, поскольку чтобы принять чужие ценности, нужно, по меньшей мере, с ними ознакомиться. Такое происходит в иммигрантских исламских общинах на территориях стран Запада, откуда уже распространяются и на территории исламского мира через сохраненные родственные связи. Собственно, изначально мусульманские иммигранты в странах Запада – это и были те мусульмане, которые предпочли западные ценности исламским. Они изначально и приезжали во Францию, чтобы жить как французы, в Германию, чтобы жить как немцы и т.д., и никаких этнических общин заранее формировать на этих территориях вряд ли намеревались. Они изначально приезжали, чтобы стать «своими» для западников, на основе западных ценностей. Однако западники их в качестве «своих» признать отказались. Почему? – А, исключительно в силу межнациональной, межрасовой и межрелигиозной нетерпимости, которая по сей день, к сожалению, на Западе очень сильна. Именно этот фактор и явился ключевым в возникновении многочисленных иммигрантских «чужих» общин на территориях западных стран. В результате, в странах Западной Европы и образовались исламские общины, члены которых лишь частично «свои», но частично остаются «чужими». Из этих общин и исходит опасность распространения западной системы ценностей на территории исламского мира, что исламистов никак устроить не может. И они пытаются от этого защищаться, проводя политику превращения этих иммигрантских общин из частично «чужих» для Запада в полностью «чужие», что начинает уже представлять опасность и для самих западных культур. И они тоже пытаются защищаться, в том числе, и сатирой в адрес символов этих «чужих» культур. Ответить тем же исламский мир не может, и он отвечает террором.
В этой связи возникает вполне естественный вопрос – представители западных культур ведь тоже относятся к тому же биологическому виду, что и представители исламского мира. Почему же в таком случае именно исламские сообщества обнаруживают стремление к физическому расширению в то время, как сообщества западные таких тенденций не имеют? Ведь если бы не это, не было бы и конфликта, приводящего к пролитию крови. Ответ очень прост. Большая часть исламских стран принадлежат к так называемому третьему миру, то есть, к территориям с экстенсивной экономикой. А развитие сообщества на основе экстенсивной экономики объективно требует постоянного физического расширения этого сообщества. Отсюда и постоянные захватнические войны в Европе на всем ее протяжении ее истории вплоть до середины ХХ столетия. В настоящее время те культуры, которые мы называем западными, вышли на уровень так называемого первого мира, то есть, стали странами, развивающимися на основе интенсивной экономики, что физического расширения сообщества не требует.
Таким образом, реальные причины возникновения агрессивного исламизма оказываются куда более фундаментальными, нежели такие синдромы как ресентимент, о чем говорит Дмитрий Быков. Хотя, нельзя сказать, что ресентимент вовсе не играет никакой роли в этом процессе. Вот, те три подонка, которые расстреляли редакцию Charlie Hebdo, вполне возможно, что этим синдромом страдали, поскольку они были гражданами Франции, но сильно неуспешными по сравнению с французами. Поэтому, очень может быть, что именно ущербная озлобленность и привела их в ряды исламских террористов. Но и не более того, так как действовали они все же под прямым руководством террористических структур, располагающихся вне Франции на территории исламского мира.
Ну, и как с этим злом бороться, если опираться на все выше изложенное?
Что касается мысли Георгия Сатарова о сетевой структуры власти, то имеет смысл напомнить тот факт, что спецслужбы, действующие внутри собственной страны путем внедрения своих агентов в потенциально враждебные сообщества, именно по этому принципу и работают. Однако полицейскими мерами можно лишь уменьшить количество успешных терактов, но невозможно ликвидировать проблему как таковую. Ликвидировать иммигрантские этнические сообщества на территориях стран Западной Европы, признав всех их членов «своими», тоже невозможно, поскольку межнациональную, межрасовую и межрелигиозную нетерпимость не выключишь простым поворотом тумблера. Остается только одна стратегия – вынудить агрессивный исламизм отказаться от кровавого террора в силу его неэффективности. Но для этого нужно сделать так, чтобы террор перестал быть эффективным.
Тактикой террористических актов ведь невозможно напрямую физически уничтожить армию противника или сменить политический режим в том или ином государстве. Террористические акты способны носить лишь точечный характер и их эффективность определяется исключительно тем страхом, который они вызывают у властей и населения, страхом перед повторением кровавых трагедий. Если страх вызвать удалось, то теракт эффективен. Если не удалось, то теракт не эффективен.
Вопрос – оказался ли эффективным парижский теракт?
А это показывает реакция западного сообщества. Чем отреагировала на этот теракт Франция, да и большая часть Европы? – Невиданно массовым маршем. А это что, проявление страха или наоборот? – Европейцы считают, что наоборот. Но так ли считают исламисты, организовавшие этот теракт?
Еще раз, биологически человек не произошел от обезьяны, а он является обезьяной – одним из видов современных обезьян. Человек не произошел от животных, он сам является одним из видов социальных животных. А для всех социальных животных характерно сбиваться в кучу только перед лицом опасности, и сигналом к такому поведению как раз и служит чувство страха. Этим беспрецедентным маршем европейцы не просто продемонстрировали эффективность парижского теракта, но показали, что теракт оказался триумфально эффективным. А вот, редакция Charlie Hebdo тем, что выпустила те же карикатуры, но многомиллионным тиражом, продемонстрировала как раз неэффективность этого теракта. Они показали, что не испугались. Бандиты убили часть редакции за карикатуры, так вот вам еще больше тех же карикатур! Поэтому, представляется, предложение Михаила Ходорковского о том, чтобы вся мировая журналистика ответила на теракт публикацией этих карикатур, видится куда ближе к правильной реакции, нежели то, что продемонстрировала Европа. Только те виды реакции, которые явно демонстрируют неэффективность террористических атак, могут реально способствовать общему снижению исламской террористической активности против западных культур.
Теперь несколько слов по поводу российского фундаментализма, которых Дмитрий Быков фактически приравнивает к исламскому.
Да, сам Владимир Путин выглядит человеком, слишком уж явно и публично демонстрирующим наличие у него подростковых комплексов неполноценности, что и выразилось, в том числе, и в открытой демонстрации обиды на западных лидеров за то, что те не приняли его в качестве «своего» на паритетной основе. Поэтому мысль о ресентименте – это первое здесь, что приходит в голову, поскольку лежит на поверхности. Однако и в этом случае вряд ли этот ресентимент лежит в основе фундаменталистской политики им проводимой. В чем точно прав Дмитрий Быков, так это в том, что российский фундаментализм по природе своей ничем принципиально от исламского не отличается. Владимир Путин проводит внутри страны политику, направленную на не менее жесткое размежевание между «своими» и «чужими», чем в исламском мире. И в основе этой политики тоже лежит фактор власти. Российское общество сегодня очевидно расколото на тех, кто тяготеет к традиционным русским ритуалам времен средневековья, и тех, кто предпочитает систему отношений, основанную на западных ценностях. И так уж сложилось (не важно, по каким причинам), что сохранение власти Путиным и его окружением, и, следовательно, личная безопасность лиц, эту власть осуществляющих, зависит исключительно от того, будет ли система отношений, основанная на традиционных русских ритуалах однозначно превалировать над системой отношений, основанной на европейских ценностях, то есть, либеральных ценностях. Соответственно этому он и поступает – старается обратить часть «чужих» в «своих» и уничтожить тех, кто в «своих» обращаться не желает (сажать, выдавливать из страны и т.д.). Другое дело, что фундаментализм Путина не является религиозным. Поэтому он и не слишком заботится о том, чтобы кто-то истинно верил, достаточно ритуалов в виде откровенной лести, публичных восхвалений и т.п., главное, чтобы не смели ослушаться. Все это, конечно же, выглядит идентично тому, что мы наблюдаем в исламском мире. Но есть и некоторая разница. Вернее, даже не разница, а смещение некоторых акцентов.
Дело в том, что Россия не относится к обществам третьего мира. И россияне в отличие от жителей исламского мира, не понаслышке знают о западных ценностях, но успели преимущества этих ценностей попробовать на себе вполне практически. Особенно бурно этот процесс шел в период так называемых тучных лет, когда отдых и покупка недвижимости на Западе перестали быть уделом особо удачливых одиночек. Поэтому «растлевающая компонента» западных ценностей в отношении российских фундаменталистов представляет куда большую опасность для «своих» Путина, нежели для исламистов. Следовательно, и Запад как таковой тоже представляет для режима Путина несоизмеримо большую опасность, чем для исламского мира. Так что едва ли ресентимент лично Владимира Путина можно считать главной причиной столь мощной антизападной пропаганды в России. Но, поскольку сообщество «чужих» (либералов) внутри России представляет собой реальную опасность личной безопасности тех, кто непосредственно осуществляет властные функции в России, да еще и при столь высокой эффективности западной системы ценностей, властный режим, вероятнее всего, будет продолжать двигаться в направлении закручивания гаек, вплоть до попыток вновь закрыть границы страны, вплоть до перехода к тотальной диктатуре. Как с этим бороться?
Поскольку политический режим в России принял форму самодержавия, то и политика нагнетания агрессивного русского фундаментализма так же исходит лично от самодержца. Следовательно, и срок жизни такой политики ограничен сроком пребывания у власти именно этого самодержца, что может продлиться вплоть до окончания чисто физической жизни последнего. Никакие революции в такой ситуации невозможны, поскольку любая оппозиция легко подавляется. Но есть у российского политического режима и слабость – это тот факт, что управляемость государства российского на сегодняшний день обеспечивается исключительно методом ручного управления. Но, такой метод управления легко приводит к полной потере управляемости государством, что вполне может ознаменовать собой и конец нынешнего режима. Более подробно об этих процессах рассказал Михаил Ходорковский в его недавнем интервью CNN.
Илья Трейгер, Вашингтон
