ВВЕДЕНИЕ В ВЫСШУЮ ЛОГИКУ

В настоящем произведении делается попытка обосновать необходимость развития нового направления человеческого знания - высшую логику, подобную высшей математике. Основное его содержание, в некотором отношении, можно определить как теорию предвидения в самом широком смысле (бытовом, воспитательном, образовательном, научном, социальном, военном, экономическом, политическом). Если бы у нас с предвидением всe обстояло благополучно, то общество экономически передовых стран не страдало бы от крупномасштабных катастроф последнего времени. В личной жизни не было бы несчастных браков, "трудных подростков" и многих житейских неприятностей.

За долгую историю философии в течение более 2,5 тысяч лет мудрецы прошлого и психологи новейшего времени не заметили факта огромного теоретического и практического значения, лежащего буквально на поверхности перед нашими глазами: все наши органы чувств воспринимают различные свойства пространства и мы не имеем органа, ощущающего время. Если пространство мы ощущаем, то время можем только мыслить. Наше восприятие времени происходит опосредованно через пространственные характеристики; оно настолько стало органической привычкой, что его механизма опосредования не замечают даже специалисты психологии или физиологии, занятые изучением органов чувств, и все уверены в нашей способности ощущать время.

Когда мы пытаемся определить что-то новое и неизвестное, то соотносим его с чем-то общеизвестным. В случае со временем возникает почти неразрешимая проблема. Оно настолько специфично и отлично от свойств пространства, что для своего определения не имеет подходящих аналогий не только в житейской практике, но и в науке. Поэтому в философской традиции американских индейцев просветлeнные наставники высшего уровня на выработку у своих учеников способности воспринимать время вынуждены тратить 15-20 лет. Мне кажется, что для более скромных европейских потребностей желаемый результат может быть достигнут за 2-3 года.

Жизнь наша протекает как в пространстве, так и во времени. Но, в силу опосредованного содержания наших ощущений, мы совершенно инстинктивно мыслим себя обычно лишь пространственно, вопреки своей природе. В соответствии с мыслями и действуем вопреки своей природе, сами создавая свои несчастья. Подлинных причин этих несчастий не осознаeм, а приписываем им различные свойства пространства, связанные с разными обстоятельствами или нашими ближними, с которыми живeм, общаемся, работаем.

Так как отсутствие способности ощущать время универсально присуще каждому человеку, то оно проявляется во всех сферах человеческой деятельности. Итак, пространство мы воспринимаем психически, а время - только логически. 
Современная общепринятая формальная логика имеет пространственное содержание, это "логика действительного". Современная жизнь испытывает потребности в отсутствующей сегодня пространственно-временной логике - "логике возможного".

Помимо отмеченного недостатка наше восприятие обладает важным пространственным ограничением. Ощущать мы можем "единичное" и "множественное" (особенное), но не общее или всеобщее. Категорию всеобщего мы можем только мыслить - воспринимать логически. Эксперимент, господствующий сегодня в научной сфере, даeт информацию о единичном и множественном. Он не обеспечивает перехода от единичного к общему. Поэтому экспериментальная наука не в состоянии решать фундаментальные проблемы общего содержания. Разрыв между категориями единичного и всеобщего может быть преодолeн только логическим путeм. Следовательно, миф о всесилии экспериментального метода, господствующий в современном общественном сознании, лишeн объективных оснований и не выдерживает критики с позиций простейшего логического анализа. Экспериментальная наука может лишь решать частные проблемы, разрабатывать технологии.

Общепринятая логика тоже не позволяет преодолеть пропасть между "единичным" и "общим". В XVII-XIX веках оформился метод, который можно назвать "методом множественной индукции". Он позволял достаточно результативно преодолевать логическую пропасть между категориями единичного и общего, но в XX веке не получил заслуженной оценки и был забыт благодаря разгулу экспериментального фанатизма. Видимо поэтому XVII-XIX века были эпохой великих теорий, а XX век оказался эпохой великой технологической революции, опиравшийся на теоретический фундамент прошлого. Сегодня этого фундамента уже недостаточно.

Процесс мышления принято делить на психологическую и логическую части. Первоначальный чувствительный этап (ощущение, восприятие, представление) составляет объект психологии. Следующие за ним мыслительные события (понятие, суждение, умозаключение) образуют предмет логики. Общепринятая формальная логика была наиболее модной в эпоху средневековой схоластики. Благодаря своей бессодержательности она оказалась неадекватной тем задачам, которые обозначились в эпоху возрождения. Протестной реакцией оказался эмпиризм. Если средневековая метафизика утверждала, что познание вещей возможно только в мыслях, т.е. логически, то эмпиризм ударился в противоположную крайность и стал искать достоверность исследований в чувственном познании - в фактах. Тем самым уже в XVIII веке наметилась тенденция замены логики психологией. Например, Э.Б. де Кондильяк в 1746 году писал в трактате "Опыт о происхождении человеческих знаний" (раздел "О методе", 35): "Есть ещe одно различие между методом де Карта и методом, который я пытался сформулировать. Согласно де Карту нужно начинать с построения дефиниции вещи и рассмотрения дефиниций как принципов, пригодных для раскрытия свойств вещей. Я напротив, полагаю, что нужно начинать с исследования свойств, и мне кажется, что это обоснованно. Если понятия, которые мы способны приобрести, являются как я это показал, лишь различными собраниями простых идей, которые опыт побудил нас соединить под определeнными названиями, то гораздо более естественным составлять их, исследуя идеи в том самом порядке, в котором даeт их опыт:" (А.Ю.Т.: под простыми идеями Кондильяк понимал ощущения).

В разделе втором "Анализ действия души и их образования" Кондильяк отмечает: "Речь идeт о том, чтобы выяснить, как совершается переход от одних действий души к другим, всe более сложным, и посмотреть, как они рождаются из одного первого действия души - из одного лишь простого восприятия. Одно это исследование полезнее всех правил логиков". В главе I, 14 он высказывается так: "Вещи привлекают наше внимание той стороной, которая в них больше соответствует нашему характеру, нашим страстям и нашему состоянию. Именно благодаря этому соответствию вещи воздействуют на нас с большей силой, а мы более ясно осознаeм их воздействие. Вот почему, когда начинает меняться наш характер, наши страсти, наше состояние, мы видим предметы совсем по-другому и выносим о них совершенно противоположное суждение".

Эта тенденция, наметившаяся в XVIII веке, привела в наше время почти к полному вытеснению логики психологией. Ему сильно способствовало развитие экспериментальной науки, которое сосредоточило своe внимание на чувственной стороне познания (на фактах), подобно психологии. Сфера мышления практически замкнулась в пределах восприятия и представления. Переход к категориям общего и всеобщего исчез. Решение проблем общего глобального и космического содержания стало невозможным. Например, поэтому психология в состоянии разрабатывать отдельные стороны терроризма, но неспособна подойти к решению этой проблемы в мировом масштабе. Психология занята изучением субъективной деятельности человека. Беда еe в том, что она субъективность своего объекта перенесла на свой метод исследований и сделала его субъективным, односторонним. Ощущение представляет собой не только психофизиологическое событие, но и первое логическое суждение, первую логическую мысль. В ощущении психическое и логическое взаимосвязаны подобно северному и южному полюсам магнита. Как бы мы ни пытались разрезать магнит на части, нам не удастся отделить его полюсы один от другого. Объективное и субъективное в ощущении взаимно проникают, они неразделимы. Существующее сегодня одностороннее рассмотрение ощущений ведeт к субъективизму; невозможным становится объективное решение задач по опознанию объектов, прокладывающих путь к созданию искусственного интеллекта.

Наша современность поистине эпоха эксперимента. Он проник почти во все области знания. Благодаря идейному сближению экспериментальной науки с психологией, господствующее мышление сделалось не столько логическим, сколько психологическим. Цениться стала его быстрота, а не широта и глубина мысли. На смену мышлению пришло соображение. Часто мы живeм по принципу: "Думать некогда, работать надо, время - деньги". В основе этого лежат экономические причины, рождeнные рыночной экономикой: преимущественное удовлетворение потребностей "сегодняшнего дня". Такой принцип широко распространился и в научной сфере. Он стал совершенно незаметной органической привычкой, свойственной не только многим научным сотрудникам, но и целым научным коллективам. Теперь учeные не столько думают, сколько работают. Видимо не случайно появился термин "научный работник", вместо классического понятия "учeный".

В представляемой книге читателю предлагается тема, невероятно трудная для понимания с позиций привычной логики. Предпосылки "высшей логики" были разработаны древнегреческими философами. Еe зачинателем выглядит Гераклит Эфесский, живший в VII веке до н.э. Его идеи достаточно просты, т.к. отражают лишь внешнюю видимость, формальную сторону: "Всe течeт, всe изменяется, в одну реку нельзя войти дважды". В IV веке до н.э. у Аристотеля эта тема не подразделяется на внешнюю и внутреннюю части. Она выступает в виде "философии действительного-возможного": каждая вещь существует как в действительности, так и в возможности. Потомки усвоили формальную логику 
Аристотеля, достаточно простую для понимания, а понять его концепцию "действительного-возможного" и оценить по достоинству еe важность им оказалось не под силу. Наиболее завершeнный вид она получила в системе Георга Вильгельма Фридриха Гегеля: бытие это ничто, простая видимость, оно постоянно переходит в свою противоположность - в инобытиe и обратно. Эти постоянные взаимные переходы и есть истина бытия. Истина это "ничто". 
Древние греки считали такие переходы вероятными только во времени и полагали нереальным одновременное сосуществование действительного и возможного: две вещи не могут занимать одно место одновременно. По их представлениям, противоположные состояния сменяют друг друга по принципу взаимного исключения, а по Гераклиту - даже взаимного уничтожения путeм борьбы. Гераклит всюду усматривал борьбу.

Гегель, напротив тому, приходит к мысли о необходимости непрерывного сосуществования и взаимоотношения противоположностей, подобно полюсам магнита: противоречие - вот что движет миром, по его мнению. Каждая из противоположностей является причиной и условием существования другой. Поэтому их недопустимо рассматривать поодиночке, изолированно одну от другой.

За период около 200 лет, прошедших от появления гегелевской логики, в мире не нашлось ни одного человека, сумевшего понять еe парадоксальное содержание (зато критиков было много). Оно буквально переворачивает "вверх дном" наши привычные логические представления. В общепринятой логике противоречивость суждений - признак их ложности. У Гегеля, напротив, это непременное условие истины. Нам очень трудно изменить привычку, выработанную житейским опытом, тысячи раз прошедшую практическую проверку, и, вопреки всему этому, принять противоречивость в качестве неотъемлемого свойства истины. Нелегко понять, что истина - это "ничто".

Автору этих строк в какой-то мере, судя по фактам, удалось экспериментально воспроизвести метод Гегеля в 1970 году. Затем работа в нашей лаборатории велась постоянно с применением нового метода. Поразительным был тот факт, что при этом ни один из сотрудников, аспирантов, студентов за прошедшие два с лишним десятилетия не понял сути своей работы. Кто-то не мог понять, каким образом благоприятные жизненные условия становятся причиной массовой гибели животных в одних случаях и процветания в других. Кому-то казалось, что мы изучаем несуществующие явления, хотя разнообразные факты показывали реальность событий.

Сказанное показывает, что содержание данной книги требует для его освоения неторопливого и вдумчивого отношения. Мне кажется, что предлагаемая здесь тема заслуживает такого внимания. Если все вещи, пребывающие в действительном состоянии, с неизбежностью переходят в возможное состояние, то должны существовать универсальные законы такого перехода. Задача науки их познать. Так как источник перехода в "возможное" постоянно присутствует внутри вещей, скрытно от нас, то, вскрыв источник, можно прогнозировать особенности перехода действительного в возможное. Появляется способ предвидения событий, которые никогда ранее ни при каких обстоятельствах не встречались в человеческой практике, т.е. делать научные открытия, экономические и политические прогнозы.

Во-вторых, традиционная общепринятая логика имеет альтернативную основу: "или-или". В конфликте кто-то прав, кто-то не прав, а то и виноват. По Гегелю, истина заключается в соединении противоположных мнений. Противоположности должны мирно сосуществовать. Марксисты, постоянно ссылавшиеся на свою приверженность к философии Гегеля, на самом деле не поняли сути гегелевской логики. Они осознали лишь простую логику Гераклита - взаимное уничтожение противоположностей во времени. Такая теоретическая предпосылка привела к подавлению и уничтожению в России большевиками "противоположности" в виде непролетарских слоeв общества. Совершенно иной пример даeт нам шведский социализм. В Швеции общественные "противоположности" не подавлялись, мирно взаимодействовали. В итоге теперь Швеция одна из экономически передовых стран. Шведский вариант не противоречит гегелевской логике, которая выглядит логикой открытого демократического общества.

Далее гегелевская логика имеет принципиально более глубокие основы. Современная логика исходит из причины и первопричины. Принято говорить, что задачи науки состоят во вскрытии причин. Гегелевская логика проникает под внешние покровы причины до субстанциальных истоков. У многих причин может быть один источник. Например, вековая история терроризма показывает целый ряд конкретных причин его возникновения (религиозных, политических, нравственных), но источник у них, с позиций высшей логики, один - способ мышления.

Наконец, новая логика сильно облегчает освоение человеком новых областей знаний, новых специальностей. Это способствует расширению образованности. С другой стороны, в настоящее время в России наблюдается тенденция к удлинению продолжительности среднего образования с 10 до 12 лет. С позиций новых логических подходов в этом совершенно нет необходимости. Путeм качественного изменения принципов современной педагогики, за 10 лет можно дать учащимся информации значительно больше, чем за 12 лет при современных принципах преподавания. Исходя из последних, скоро и 12-ти лет будет мало.

Г.В.Ф.Гегель никак не обозначил свою логику термином, удобным в обиходе и отличающим еe оригинальное содержание. Свой логический метод он назвал "системой абсолютного идеализма" (область чистой мысли). И.Кант, исходя из существовавшей в его бытность логики, пришeл к выводу о нашей способности понимать только внешние стороны предметов - "вещей для нас", а сущность вещей - "вещей для себя", человек познать не в состоянии. "Вещи в себе" - непознаваемы. Гегель возразил и сказал, что нет ничего проще, чем познать "вещь в себе". Обычно мы приписываем предикаты (свойства) предметам, а нужно, чтобы предметы "сами определяли себя из самих себя, из своей самости". Поэтому можно говорить о "низшей логике" традиционного познания "вещей для нас", не выходящего за пределы причин, и "высшей логике", познающей непознаваемые ранее "вещи в себе" и уходящей глубже причинно-следственных отношений и даже к их субстанциальным истокам.

Свой метод Гегель назвал ещe диалектикой. Термин этот многозначен и поэтому порождает неопределeнность содержания при его практическом применении. Ранее, в Древней Греции и эпоху средневековья, под диалектикой понимали искусство ведения диалога. Гегель под ней понимал процесс развития и говорил, что диалектика душа всякого развития. Во-вторых, он же под диалектикой подразумевал свой оригинальный метод. Позже, в марксистской литературе, под диалектикой понимали всю диалектическую теорию познания. В итоге набирается около четырeх значений одного термина. Мне импонирует термин "диалогика". Во-первых, исходя из принципов приоритета - "диалог". Во-вторых, такой термин можно расшифровать как диалектическая логика (приставка - "диа"), что соответствует содержанию термина.

Всякая самостоятельная наука определяется по трeм признакам: специфический объект изучения, определeнная цель, оригинальный метод. Объект в данном случае - "вещь в себе", переход из "действительного" в "возможное". Поэтому "диалогику" можно также назвать "логикой возможного", логикой предвидения. Цель - познание конкретных механизмов перехода для вероятного управления процессом. Метод - "источниковый". Источник это то, что содержит в себе одновременно причину и следствие, как непрерывно сосуществующие и взаимопереходящие одна в другую противоположности. Метод можно ещe назвать "асимметричным". Впервые результаты асимметричного исследования были опубликованы автором в 1970 году в Центральном биолого-теоретическом журнале СССР - "Журнал общей биологии".

Здесь важно заметить, что метод "асимметричной информации" был разработан в области экономики, нашeл там практическое применение и признание. О признании убедительно говорит присуждение его авторам Нобелевской премии в области экономики за 2001 год.

Диалогику, видимо, следует рассматривать в качестве составной части философии возможного,  в качестве еe технологической составляющей. С одной стороны, логика в качестве метода способствует развитию философии. Вместе с тем, философия выступает в виде связующего звена между методом и местом его практического применения. Такая взаимосвязь была продемонстрирована Г.В.Ф.Гегелем путeм создания им на базе логического метода "Энциклопедии философских наук": науки логики, философии природы, философии духа, а позже ещe и философии права, философии истории. Тем самым адекватная методу философия оказывается питательной средой для функционирования и развития логики. Кажется, обстоятельства начинают этому способствовать. Появляется инициатива по созданию "философии возможного". Если автор правильно понял, в частности, такие шаги предпринимает М.Н.Эпштейн, работающий в США.

Опыт практического применения диалогики пока невелик, несмотря на еe длинную историю. Если еe изложение, предпринятое здесь, вызовет у части читателей конструктивный интерес, автор будет считать свою цель достигнутой.

источник

Глава I.  Ограниченность методов традиционной логики

 Традиционную (формальную) логику можно подразделить на два основных раздела - индуктивный и дедуктивный. Ведущее практическое значение принадлежит методам индукции. Все естественные науки являются индуктивными. Основу индуктивного метода составляет обобщение единичных фактов. Таким путём обра-зуется и предикативная посылка в дедуктивном методе. В этом отношении индуктивный метод оказывается базовым. Поэтому с него необходимо начинать наше изложение. 
 
      Индукция
 
Индуктивный метод имеет в своей основе умозаключение, построенное в направлении от частых однородных фактов к общему выводу. Например, в Европе встречаются три вида лебедей: лебедь-типун, лебедь-кликун и малый (тундровый) лебедь. Все они имеют белую окраску. Но вот мы приехали в Австралию и там увидели лебедей, но только не белых, а чёрных. Теперь наш вывод о белой окраске всех лебедей оказался неверным. Поэтому индуктивный метод считается ненадёжным, лишь вероятностным. Часто он позволяет делать только предположения. Его достоверность достигается лишь при "полной индукции", когда проверены все варианты данного класса. Осуществить последнее обычно не удаётся. Практически стремятся лишь увеличить количество обследованных объектов. Чем больше их число, тем надёжнее результат. В таких случаях на помощь приходит математическая статистика, позволяющая вычислить доверительную вероятность ("достоверность") полученного результата. 
 
На основании приведённого примера можно заключить, что индукция, во-первых, оказывается "пространственным" методом - она не содержит времени. Во-вторых, метод охватывает изолированно от окружающей действительности какую-то одну группу однородных фактов и тем самым обладает, помимо временной, ещё и пространственной ограниченностью. Окружающая нас реальность бесконечна в своих изменениях во времени и пространстве. Вместе с тем нас окружают относительная неподвижность и неизменность многих объектов. Мир как подвижен, так и неподвижен, изменяем и стабилен. Индукция представляет собой логику одной лишь пространственно изолированной неизменности, логику покоя, но не движения и изменяемости. Индуктивный метод односторонен и потому не универсален. Он имеет ограниченное применение при корректном подходе. На деле наблюдается почти полная противоположность. Статический метод сплошь и рядом применяется к процессам. 
 
Качественно иной эффект, видимо, достигается при увеличении числа самих "индукций". Так выдающийся немецкий биолог Эрнст Геккель и позже русский зоолог, эволюционист А.Н.Северцов использовали "метод тройного параллелизма" или, можно сказать, "метод тройной индукции" - обобщение фактов с позиций сравнительной анатомии, эволюционной эмбриологии и палеонтологии. 
 
Таким путём Э.Геккель пришёл к открытию биогенетического закона (историческое развитие повторяется в индивидуальном развитии), а А.Н.Северцов к открытию циклического характера эволюционного процесса. Метод тройного параллелизма подобен решению математической задачи тремя разными способами. Если все три ответа совпадают, то задача решена верно. Этот метод "разносторонней индукции" имел для теоретической науки огромное значение. Достаточно сказать, что таким образом была создана и эволюционная теория Ч.Дарвина в 1859 году. Обладая пространственной широтой, "исторический метод" Дарвина включал ещё и время в результате привлечения палеонтологии. Работавшие позже Э.Геккель и А.Н.Северцов использовали фактор времени, привлекая ещё эмбриологию. Возникший таким путём исторический метод представлял собой огромный шаг вперёд в области логики. Пространственно-временные ограничения, просуществовавшие в ней более двух тысячелетий, впервые были преодолены. В биологии начала складываться своя специфическая теория относительности. Биология в этом отношении ровно на столетие опередила физику. Для этого нужно заметить, что попытки соединить пространство и время существовали уже и ранее - в эволюционной теории Ж.Ламарка в 1809 году и в "Началах геологии" Ч.Лайеля в 1830 году. 
 
Экспериментальная наука XX столетия не оценила по достоинству этого грандиозного логического прорыва. Ведь именно он породил эволюционное мировоззрение человечества. На смену этому величию мысли пришло почти безраздельное господство эмпиризма с его ненадёжной неполной, к тому же ещё и "автономной индукцией". От обычной неполной индукции она отличается дополнительной пространственной ограниченностью - по сравнению с "разносторонней индукцией". Исследователь обычно не замечает ничего вокруг, кроме результатов своего эксперимента или им подобных данных. Он живёт в своём крохотном "автономном" мире и даже знать не хочет того, что творится за его пределами, в соседних областях знания. Тем самым утрачивается стратегическая роль индукции в науке - выход от единичных фактов на просторы широких эмпирических обобщений. Примером последних может служить научная деятельность В.И.Вернадского. Он был приверженцем "метода эмпирических обобщений" (по его собственным утверждениям) и делал таким путём умозаключения глобального содержания, создав, например, теорию биосферы. 
 
В отличие от Ч.Дарвина, Э.Геккеля, А.Н.Северцова, В.И.Вернадского и других классиков науки, генетика, взявшись за решение эволюционных проблем, коллективными усилиями воспользовалась чисто внешней односторонней аналогией (тоже индуктивным методом), которая завела её эволюционное направление в глубочайший тупик на период почти всего XX столетия. Дело в том, что основой эволюционного процесса в теории Ч.Дарвина составляет случайная ("неопределённая") наследственная изменчивость. В начале столетия генетики открыли мутационный процесс, похожий на дарвиновскую неопределённую изменчивость. На основании того, что мутации тоже носят случайный характер и изменяют наследственность, генетики включили мутагенез в теорию Дарвина при создании ими "синтетической теории эволюции" ("синтез" генетики и дарвинизма). При этом они исходили главным образом из идеологии генетики, проигнорировали данные классических наук - палеонтологии, эмбриологии, сравнительной анатомии, биогеографии. Не были учтёны так и те свойства мутаций, которые противоречили самому дарвинизму. Например, мутации антиадаптивны, они понижают приспособленность и тем больше, чем обширнее наследственные изменения. Эволюция по Дарвину - выживание наиболее приспособленных, а не мутантных дистрофиков. Такое противоречие генетиков не беспокоило и они удовлетворились односторонней аналогией. Насколько ненадёжен такой логический приём видно на таком примере. Допустим, в зимний день мы видим на оконном стекле морозный рисунок листа финиковой пальмы. На основании такой аналогии можно было бы сделать вывод о том, что растущие в тёплых странах финиковые пальмы - тоже произведение Деда Мороза. Аналогия в науке пригодна для иллюстративных пояснений, при построении рабочих гипотез, но никак не для доказательной аргументации или всевозможных модных "объяснений", часто заводящих науку в тупик. 
 
Другой разновидностью индуктивного метода служит категория причинно-следственной связи. Она образует один из фундаментальных принципов современной науки. В руководствах по логике обычно бывает показан её вероятностный характер и даются приёмы повышения надёжности результатов, основанные на устранении случайных влияний. Как выяснилось в наших исследованиях, могут быть и такие случаи, при которых ложные выводы совершенно неизбежны. Когда два независимых явления имеют общий "источник", они могут выглядеть стабильно взаимосвязанными как причина и следствие. Их независимость обнаруживается только при изменении внешних условий системы. Об этом случае речь пойдёт ещё далее.
 
Пожалуй, наиболее главное состоит в том, что в руководствах по логике не учитывается неадекватность восприятия нашим мышлением причинно-следственных зависимостей: объективно они детерминированы (следствий без причины не бывает),  а субъективно - только вероятны. Положим, отказал двигатель автомобиля с конструктивными особенностями середины XX столетия. Допустим, обнаружилось отсутствие искры. Тогда вероятными становятся несколько причин: нарушение оптимального зазора между контактами прерывателя, неисправность конденсатора, высоковольтной катушки, резистора, распределителя, высоковольтного провода. Предстоит последовательная проверка возможных неисправностей. Предположим, неисправным оказался резистор. В отличие от нас машина об этом "знала" определённо. "Для неё" неисправность детерминирована, а для нас только вероятна. Можно взять пример и с двумя мыслящими объектом и субъектом. Ну скажем, дети играют "в прятки". Один из них спрятался. Он точно знает своё место. Другой ищет его, проверяя всевозможные места нахождения товарища. Следовательно, наше мышление преобразует детерминированную объективность в неадекватную ей вероятность. Видимо, некоторые исключительные экстрасенсы могут обладать адекватным восприятием и способны назвать то место, где, например, спрятан украденный автомобиль. 
 
В примере с неисправностью автомашины мы знаем устройство двигателя. Только благодаря этому можно устранить неисправность. Чем сложнее конструкция, тем труднее это сделать. В области теории вероятностей есть теорема умножения вероятностей. Согласно ей, общая вероятность сложного события равна произведению частных вероятностей, влияющих на конечный результат. Так в примере с неисправностью автомобиля сначала мы имели две составляющие - отсутствие искры и горючего. Вероятность каждого элемента равна 1/2 (либо исправен, либо - неисправен). Общая вероятность причины в данном случае равна (1/2)х(1/2)=1/4. Во втором случае участвовали уже шесть элементов. Вероятность причины в нём уже составляла (1/2)**6=1/128. Как видно, чем сложнее система, тем труднее найти причину. Видимо, категория причины-следствия наиболее подходит для простых систем. Может быть, именно по-этому прогресс в XX столетии оказался больше научно-техническим, а не фундаментально-техническим. 
 
В биологии дело приходится иметь с исключительно сложными системами. Работа с ними в итоге порождает сплошные предположения и надуманные "объяснения". Последние уводят далеко в сторону от поисков объективного решения. В подобных случаях полезнее вообще отказаться от причинно-следственной связи. Значительно важнее показать несоответствие фактов общепринятой теории. Ложное объяснение только маскирует противоречия между фактами и устаревшей теорией, создаёт видимость благополучия и препятствует движению научной мысли вперёд к решению важнейших проблем практического содержания. Следует ещё заметить, что необъяснимых фактов практически не бывает. Обычно всегда находятся люди, способные объяснить всё, что угодно. Поэтому категория причинно-следственной связи в приложении к сложным системам не только малоэффективна, но и способна играть весьма негативную роль. Видимо, необходима ещё иная логика - логика сложных систем. 
 
      Дедукция
 
В современной господствующей логике дедуктивный метод считается единственно доказательным. Все способы доказательства обычно строятся на нём. Существует ряд правил для достижения истинности умозаключения (силлогизма). При этом совершенно опускается из внимания то, что предикативная - большая посылка строится по индуктивному принципу. Поэтому она может быть истинной только тогда, когда образована путём полной индукции. Последний случай, как было сказано выше, в условиях науки представляет собой достаточно редкое событие. Поэтому и силлогизм соответственно может быть чаще всего только вероятностным. 
 
Обратимся к такому примеру с ложной большой посылкой в результате неполной индукции:
 
   Все птицы летают
   Страус - птица
   --------------------------
   Страус летает
 
В итоге мы получили ложное умозаключение. Житель зоны африканских саванн сразу это заметит, исходя из своего житейского опыта. Жители крайнего севера далеко не все обратят внимание на ложность первой посылки. Всё будет определяться содержанием индивидуального жизненного опыта. Критерием истины выступают практически не правила дедуктивной логики, а индивидуальный или коллективный жизненный опыт (здравый смысл, общепринятое мнение). Поэтому жене трудно понять мужа, мужу жену, родителям детей, католику мусульманина, горожанину сельского жителя… В быту, на политических митингах, на научных конференциях никто не занимается проверкой истинности общих посылок. На практике мы очень часто утверждаем, сами того не подозревая, что "страусы летают". Предметам постоянно приписываются свойства ("предикаты") нашего опыта. У кого какой опыт, такие и предикаты. 
 
Один из самых важных недостатков формальной логики состоит в статичности, неподвижности её умозаключений, в их неадекватности процессам, имеющим широкие пространственные связи и длительность во времени. Жизнь человека реализуется в пространстве и времени. Пользование традиционной формальной логикой походит на измерение скорости автомобиля одними километрами без учёта времени. Вместе с тем это не значит, что её вообще можно игнорировать и не иметь о ней ни малейшего представления. Во-первых, она во многих случаях имеет место в житейской практике, при оперировании статичными, конечными (по мнению Гегеля) понятиями. Во-вторых, без её общих знаний невозможно освоить более высокие уровни логики.
 
Пожалуй, наибольшее практическое значение из правил традиционной логики имеет закон исключённого третьего: из двух суждений одно истинно, другое - ложно, третьего не дано. Этот закон имеет огромное практическое значение. Им постоянно пользуются домашние хозяйки, жёны, мужья, начальники и подчинённые, бизнесмены и политики, дети и взрослые. Закон отражает нашу склонность и привычку мыслить альтернативно: кто-то прав, а кто-то виноват, эта теория правильна, а другая - ложна. Действие закона лежит, в большинстве случаев, в основе семейных, междуведомственных и межгосударственных конфликтов. Он составляет основу различных форм экстремизма, терроризма, религиозной и национальной неприязни и ненависти. Следует заметить, что в области политики экономически наиболее развитых стран в последние десятилетия наметился отход от этих низких форм мышления. Сознание стало выходить за пределы своей прежней ограниченности: межгосударственные конфликты стали разрешаться не путём войн, а посредством переговоров - наметился отход от принципа "или-или". 
 
В заключение следует заметить, что формальная логика выросла на почве житейских отношений Древней Греции. Поэтому она продолжает существовать и в нашем быту в неофициальной форме, свободной от строгих правил. Попытаемся коротко коснуться упомянутой темы. 

Глава II.  О логике бытового общения

 
Одним из постоянно действующих в быту логических принципов выглядит "закон исключённого третьего", изложенный выше. Он начинает действовать тогда, когда в общении между людьми возникают противоположные точки зрения. Выход из конфликтных ситуаций возможен в переходе к другому более общему закону, частью которого выглядит закон исключённого третьего. Ещё древние греки заметили свойственную людям наклонность судить о предмете по его части, как о целом предмете. Так Аристотель в "Метафизике" (книга 4, глава 5) отмечает: "… каждому отдельному человеку, когда он воспринимает чувствами, одно и то же кажется не всегда одним и тем же. Так вот, какие из этих представлений истинны, какие ложны - это не ясно, ибо одни нисколько не более истинны, чем другие, а все в равной степени… А если это так, то все мнения по необходимости совершенно истинны, ибо мнения тех, кто заблуждается, и тех, кто говорит правильно, противолежат друг другу; а если с существующим дело обстоит именно так, то все говорят правду". 
 
В результате небывалой ранее интенсификации жизни, свойственной нашему времени, замеченная древними особенность превратилась теперь в фундаментальный закон бытовых отношений. Этот принцип привлёк моё внимание ещё в студенческие годы и затем прошёл практическую проверку в течение десятилетий. С течением времени я стал называть его для себя "законом абсолютизации части от целого" или просто "абсолютизацией части". Он бесчисленное количество раз выручал меня. Много раз удавалось создавать бесконфликтную ситуацию. Сначала это относилось к моему начальству, хотя с точки зрения посторонних наблюдателей, при принципиальном расхождении взглядов, имевшем место, совместная работа казалась совершенно невозможной. Позже аналогичную бесконфликтность удавалось обеспечить и по отношению к подчинённым. Во-вторых, "закон абсолютизации части", помогают утвердить свою точку зрения, вопреки противоположному мнению оппонентов. В третьих, он позволяет знать наперёд, какие возражения выскажет оппонент в предстоящем разговоре. Например, бизнесмен, предполагающий встречу с другим бизнесменом для заключения важного соглашения, может заранее спланировать разговор, зная наперёд то, что ему будет сказано. Только это возможно при отсутствии конкретности мышления, о чём речь ещё пойдёт в одной из следующих глав при изложении "теории понимания".
 
Теперь попытаемся коснуться сути "закона абсолютизации части". Представим себе, что у противоположных сторон стола сидят двое пятилетних детей. В центре стола между ними лежит яблоко, которое со стороны одного ребёнка красное, а с противоположной стороны зелёное. Один ребёнок спрашивает другого: "Какого цвета яблоко?" Тот отвечает: "Красное". Первый возражает: "И совсем не красное, а зелёное". "Нет красное", - упрямо повторяет второй и т.д. Именно так зачастую выглядят со стороны взрослые, отстаивающие свою точку зрения. Для подобных случаев Гегель заметил, что истина заключается в соединении противоположностей. В нашем случае оно и красное, и зелёное, но возможен и другой подход. Ведь оба ребёнка сказали то, что видели, т.е. правду. Каждый из них по-своему прав и они в известной мере оба правы. Если это признать, то сразу исчезнет возникшая между ними конфликтная ситуация. Кроме того, у предмета может быть больше свойств. Так как дети, в отличие от взрослых, имеют наклонность воспринимать предметы в целом, третий ребёнок мог бы утверждать, что яблоко не красное и не зелёное, а жёлтое: ведь оно между красной и зелёной частями жёлтое. Поэтому закон исключённого третьего выглядит частным случаем более общего закона "абсолютизации части от целого". Мы же, в силу свойственного нам честолюбия и консерватизма, искусственно создаём конфронтацию - в стремлении утвердить себя, свою правоту. 

 
Бытовое ораторство

 
Принято считать, что ораторское искусство называется по древней традиции - риторикой. Риторика это наука о красоте речи. Приходится слышать иной раз такую "крылатую" фразу: "Это чисто риторический вопрос". Говорящие хотят тем самым подчеркнуть бессодержательность и пустоту вопроса. Они не подозревают того, что тем самым демонстрируют своё невежество как в области риторики, так и в отношении логики. Под риторикой древние греки понимали искусство ораторской защиты истины. "Ритор не богатая дама в блистательных одеждах, а воин в рубище с мечом в руках, отстаивающий истину", - говорили они. Ритор должен знать то, чего не знает никто. Следовательно, в риторике основной упор делался на содержание, хотя и форме речи уделялось тоже большое внимание. "Риторическим вопросом" назывался очень важный метод, с помощью которого вынуждали оппонента опровергать самого себя, т.е. это метод самоопровержения оппонента. Такой приём оказывается очень выгодным в обстановке произвола, когда человеку не дают возможности высказаться, но есть возможность задавать вопросы. Человек продумывает ряд взаимосвязанных вопросов, который совершенно неожиданно для опрашиваемого оканчивается его собственным опровергающим ответом. Чтобы задуманная тактика была менее заметной, вопросы заранее можно распределить между сторонниками одной точки зрения и задавать их в требуемой последовательности. Автором "риторического вопроса" был Сократ. Часто он прикидывался простачком и делал вид, что ничего не ведает в данной теме, и начинал с отвлечённых и иногда наивных вопросов. "Риторический вопрос" наиболее применим в юридической практике, особенно в работе следователей.
 
Аристотель выделял три вида ораторского искусства: риторику, эристику и софистику. О первой мы уже говорили - это защита истины. Под эристикой понималось искусство спора, защита не истины, а лишь собственной правоты. Софистика - обман собеседника в корыстных целях с помощью логических трюков. Последний расцвет риторики относится к средневековой эпохе. Он имел религиозную основу. Так как люди тогда единственную истину усматривали в Боге, то риторика была необходима для познания истины в Боге. Теперь же мы фактически постоянно пользуемся эристикой - обосновываем свою или общепринятую точку зрения. С истиной нам почти не приходится соприкасаться, об этом ещё пойдёт разговор далее. Когда мы ораторское искусство называем риторикой, тогда лишаем его классического содержания, извращаем его.
 
Практически теперь мы пользуемся постоянно эристикой. Её основополагающим правилом можно считать закон абсолютизации части целого. Сегодня в этой области царит поразительное невежество. И это при том, что в наше время как никогда возросла потребность в результативном общении. Бытующая речь не только лишена логики, но она просто безграмотна. Часто трудно понять, что хотят сказать люди даже с университетским образованием. Правильная речь та, которая не вызывает дополнительных вопросов у собеседника. Обычно люди не внимательны к собственной речи, перебивают друг друга, одновременно говорят два-три человека. На почве невнимания к собственной речи возникают дефекты памяти. При разговоре даже молодые люди забывают нужные слова. Этому способствует распространённая у школьников старших классов мода извращать язык, создавая тот или иной модный жаргон. Итогом оказывается "юношеский склероз", наблюдаемый у студентов. 
 
Таким образом, самым главным первым условием эристики оказывается привычка следить за собственной речью. Необходимо научиться не только ясно и содержательно говорить, но и внимательно слушать. Без этого бесполезно знание любых законов и правил логики. Важно привыкнуть думать не только о конкретном содержании речи, но и о её логической форме и психологических причинах высказываний.
 
Существует что-то, похожее на поговорку: "Перед тем как сказать - подумай". Видимо, предлагается подумать над содержанием высказывания. Возможен в подобном случае и другой вариант. Подумать следует над содержанием высказывания и над тем, какой ответ последует на него. Причём, с помощью "закона абсолютизации части" всё это можно продумать заранее более основательно. 
 
Например, принято говорить, что в споре рождается истина. Фактически всё бывает наоборот. Часто спор приводит лишь к безрезультатной эмоциональной разрядке. Такой итог зачастую возможно предвидеть заранее, если изначально спор пошёл по индуктивному принципу. Заранее понятно, что он не имеет желаемого конца, так как индуктивный метод недоказателен. Человек, знающий логику, либо сразу прекратит спор, либо попытается перевести его на более доказательную дедуктивную логическую основу.
 
Фундаментальным психологическим принципом ораторского бытового искусства, пожалуй, можно считать учёт человеческого консерватизма. Подавляющее большинство людей стремится оставаться неизменным. Исключение из этого правила чрезвычайно редки. Принято говорить: "Плох тот солдат, который не хочет стать генералом". Практически всё бывает наоборот. Редкий солдат стремится стать генералом. Мне за всю научную и преподавательскую практику не довелось встретить ни одного студента, который проявлял бы стремление стать выдающимся учёным. Как правило, мы даже не хотим стать лучше и предпочитаем оставаться такими, какие мы есть. Существует какой-то критический возрастной предел, до которого мы склонны изменяться. Для школьников это период от 8 до 10 лет. Для университетских студентов он составляет обычно 20 лет. Наш консерватизм определяется нашими привычками. Изменять привычки очень трудно. Свобода в житейском отношении, представляет собой возможность жить в соответствии со своими привычками. Птица, привыкшая к жизни в клетке и выпущенная на свободу, нередко возвращается обратно в клетку. "Здравый смысл" каждого человека обусловлен в значительной мере его привычками, которые отражают опыт предшествующей жизни.
 
Подавляющее большинство домашних конфликтов вызвано нашим стремлением изменить друг друга в соответствии с нашим личным здравым смыслом. Но человек меняться не хочет, он начинает бороться за свой консерватизм. Более того, он может усмотреть в наших претензиях наше несоответствие его здравому смыслу. В таких случаях молчание оказывается наилучшим ораторским приёмом. Если дело касается взрослого "неизменяемого" человека, то лучше лояльно относиться к специфике его поведения. Воспринимать его таким, каков он есть. Почему мы не предъявляем претензий к шкафу из-за того, что в нём нельзя обедать? Да потому, что подсознательно мы знаем невозможность его изменения. Если мы это поймём по отношению ко взрослому человеку, то исчезнет множество конфликтов. Если дело касается детей, потенциально изменяемых, то тоже лучше помолчать и повременить с началом воспитания до удобного и более подходящего, с психологической точки зрения, момента.
 
Если мы болезненно реагируем на воздействия отдельных людей, то напротив довольно спокойно воспринимаем действия на нас изменений окружающей обстановки. Под их влиянием наш здравый смысл может очень сильно изменяться. Если в новых условиях оказывается группа лиц, то с их "здравым смыслом" происходят сходные изменения. Складывается совершенно новая логика, адекватная реальной обстановке. Мне много раз приходилось наблюдать как сильно меняется логика студенческого коллектива, оказавшегося в армейской обстановке и обратно в университетской. Если перемена жизненной обстановки приобретает постоянный характер, то изменения образа мыслей становятся необратимыми. Университетские студенты имели раньше достаточно широкую образовательную подготовку и соответствующую ей широту мышления. После завершения образования они начинали работать по какой-то узкой специальности. В соответствии с ней возникала узость мышления. Порой в подобных случаях говорят, что человек думает не головой, а служебной инструкцией. Важно, что в сходных условиях у людей вырабатывается однотипный "здравый смысл", в котором представители другой сферы общественной деятельности усматривают "глупость" - с позиций своего "здравого смысла". В итоге мы наносим оскорбления друг другу, портим нервы и себе и людям, вместо того, чтобы подумать о причинах отличного от нашего - иного "здравого смысла" и сочувственно отнестись к тем людям. Ведь "без причин ничего не бывает". 
 
В общем, в настоящее время логика общения определяется ролью той среды, в которой люди находятся, выработанными в ней привычками. Мы как будто "состоим из привычек". Научные принципы логики практически отсутствуют, хотя потребность в них очень велика. При общении в семье, в служебном или общественном коллективе господствует бескорыстная софистика, которая не встречает никакого противодействия из-за всеобщей логической неграмотности общества. Из-за этого люди страдают, распадаются семьи, творческие коллективы, теряется работа… 

Глава III.  Логическое наполнение психологического этапа мыслительного процесса

 
Пожалуй, сегодня господствующим способом мышления интеллектуальной части общества стран, наиболее развитых в экономическом отношении, является эмпиризм в различных формах - теоистических и атеистических. И несмотря на то, что почти два столетия назад Г.Гегель назвал его наивным способом мышления, эмпиризм процветает как никогда ранее. В его основе лежит глубокая вера в то, что истина окружающей нас реальности постигается в восприятии. Критерием истины эмпиризма поэтому является практика. Приходится только удивляться тому, как это, господствующее в различных сферах общества и особенно в науке, мнение сожительствует с массой психологической литературы диаметрально противоположного содержания.
 
Наше мировосприятие начинается с ощущений. Ощущения приводят к возникновению восприятия отдельных свойств того или иного предмета. Разнообразие восприятий приводит к созданию относительно целостного образного, "предметного" представления о предмете. Затем представление о предмете усложняется установлением его связей с окружающей действительностью. Установление межпредметных взаимосвязей определяет место и значение объекта в окружающей действительности, создает "понятие" о нем. Этим завершается первый этап мышления, представляющий область интересов психологии.
 
Далее следует период, начинающийся с понятий. Он привлекает уже внимание другой науки - логики. В прекрасном руководстве по психологии С.Л.Рубинштейна (2001) есть раздел о соотношении психологии и логики. В нем отмечается (стр.312), что проблемой психологии является протекание мыслительного процесса, мыслительная деятельность индивида, в конкретной взаимосвязи мышления с другими сторонами сознания. Проблемой логики является вопрос об истине, о познавательном отношении мышления к бытию.
 
Понятия мы соединяем в суждения, затем из суждений образуем умозаключения. Существуют логические правила, преследующие своей целью построение истинных умозаключений. Следовательно, логический этап мышления содержит свой второй критерий истины. Вспомним, что в первом психологическом периоде мышления, как отмечалось выше, в качестве критерия истины выступала практика. Следовательно, в мыслительной деятельности существуют два критерия истины - эмпирический и логический. Эта тенденция не постоянно, но периодически прослеживается в истории логики. В первой главе "Метафизики" Аристотеля намечаются два критерия истины - "опыт" и "искусство": В средневековой метафизике преобладает использование одного - логического критерия. Эмпиризм XVII века ориентируется на два критерия. Особенно это выражено у Д.Локка. Поэтому удивительно, что эмпиризм XX столетия, вместо повышения требовательности к достоверности знания, все свел к одному критерию истины, к практике. В СССР большой вред нанесло насильственное внедрение в научное сознание эмпиризма в виде "ленинской теории познания": от живого созерцания к абстрактному мышлению и через него к практике. По своему содержанию, она соответствовала приблизительно раннему эмпиризму эпохи возрождения, эмпиризму Леонардо да Винчи, соответствующему 1500 году, соединенному с ранней диалектикой Гераклита Эфесского (VII век до н.э.), и стояла значительно ниже эмпиризма XVII столетия.
 
Теперь, после общей оценки двух этапов мыслительного процесса перейдем к рассмотрению его первого этапа. Необходимо определить специфические особенности ощущения, восприятия, представления и понятия.
 
В логике экспериментальной науки ощущение мнится как чистый источник объективности, "материальности" окружающей нас действительности. Совсем иную оценку дает ему С.Л.Рубинштейн (стр.177): "… ощущение - это, во-первых, начальный момент чувствительной реакции; во-вторых, результат сознательной деятельности …; ощущения - отражения отдельного чувствительного качества или недифференцированные и неопредмеченные впечатления от окружающего. Но выделение качества - это уже сознательная аналитическая деятельность, которая предполагает абстракцию, соотнесение, классификацию. Ощущения, таким образом, - это и очень элементарная, и очень высокая "теоретическая деятельность, которая может включать относительно высокие уровни абстракции и обобщения".
 
Приведенные определения психологии показывают смешанную структуру ощущения - оно объективно-субъективно. Причем субъективная нагрузка может быть достаточно велика.
 
Далее С.Л.Рубинштейн отмечает отсутствие принципиальной разницы между ощущением и восприятием (стр.177): "… ощущение и восприятие теснейшим образом связаны между собой. И одно и другое являются чувственным отображением объективной реальности, существующей независимо от сознания, на основе ее воздействия на органы чувств: в этом их единство. Но восприятие - осознание чувственно данного предмета или явления; в восприятии перед нами обычно расстилается мир людей, вещей, явлений, исполненных для нас определенного значения и вовлеченных в многообразные отношения …".
 
На стр.261: "Воспроизведения чувственных образов восприятия приводит к возникновению новых своеобразных психических образований-представлений. Представление - это воспроизведенный образ предмета, основывающийся на нашем прошлом опыте. В то время как восприятие дает нам образ предмета лишь в его непосредственном присутствии, в результате тех раздражений … Представление - это образ предмета, который … воспроизводится в отсутствии предмета. Именно в этом, т.е. в разном у представлений и восприятий отношении к предметам, к явлениям действительности заключается основное отличие представления от восприятия". 
 
На стр.262: "Наконец, представление может быть обобщенным образом не единичного предмета или лица, а целого класса или категории аналогичных предметов … Существование схем не подлежит сомнению, а схема, будучи наглядной, тоже является своеобразным представлением. Схема какого-либо прибора, машины, схема нервной системы … представляют в наглядной форме не единичный объект, а множество однородных объектов, давая представления об их структуре … Таким образом, представления могут обладать различной степенью общности; они образуют целую ступенчатую иерархию все более обобщенных представлений, которые на одном поле все переходят в понятия, между тем как на другом - в образах воспоминания они воспроизводят восприятия в их единичности …". 
 
Стр.264: "Как общее правило, представления воспроизводятся не изолированно, а в связи с другими представлениями. Существенное место среди этих связей занимают связи ассоциативные. Они создаются прежде всего в силу пространственной и временной смежности (ассоциации по смежности в пространстве и времени) … Некоторые сторонники ассоциативной теории признавали еще ассоциации по сходству (и по контрасту)."
 
Пока закончим с психологическим периодом и перейдем к логическому. Для характеристики его составляющих обратимся к одному из руководств - к "Логике", В.И.Свинцова (1987). На стр.34-35 находим характеристику понятий: "К формам чувственного познания относятся ощущения, восприятия, представления. Из них только представления возникают при отсутствии непосредственного контакта с отражаемым объектом. В этом смысле представление приближается к понятию (и иногда характеризуется как форма, пограничная между чувственным познанием и мышлением, как "предпонятие"). От форм чувственного отражения действительности, и прежде всего от представления, понятие отличается высокой степенью абстрактности. Особенно отчетливо это свойство проявляется в общих понятиях, отражающих множества однотипных объектов. Например понятие "дерева" абстрагировано от всех конкретных деревьев и даже их видов, посредством понятия "литературный альманах" мыслятся все издания данного типа … Во многих ситуациях аналогии между понятиями и представлениями на одном и том же предметном материале вообще невозможны. Это объясняется особой сложностью и абстрактностью понятийного отражения объектов, способностью мышления охватывать такие аспекты действительности, которые не могут быть выражены посредством представлений. Нельзя представить государство как таковое, любовь вообще, причинность, закон … Из сказанного ясно, что понятие способно отражать глубинные, сущностные стороны познаваемых явлений." 
 
Необходимо сразу подчеркнуть, что последнее создает преимущество логического периода мышления перед психологическим. Другой отличительной особенностью логического этапа служит его "стремление" к установлению истины. Для этого понятия соединяются в суждения, а последние в свою очередь в умозаключения, как было показано в предшествующей главе на примере со страусом. Гегель предъявлял к понятию куда более высокие требования, чем принято в традиционной логике, и относил к нему высший уровень глубинного постижения истины. 
 
Этот естественный единый процесс мышления наука уже давно искусственно расчленяет на две самостоятельные и достаточно изолированные области. Первую часть - от ощущения до представления - изучает психология, вторую - от понятия до умозаключения - исследует логика. Психическая часть включает в себя причину, логическая - оказывается следствием. Расчленение единого мыслительного процесса между двумя достаточно автономными науками представляет собой отрыв следствия от причины. Может быть, благодаря такому отрыву от причины, формальная логика, затронутая в предшествующей главе, оказывается бессодержательной и поэтому уже давно не находит широкого применения. Страдает от изоляции и психология, для которой логика могла бы увеличить связь с практикой. В итоге такого отрыва психология превратилась в описательную рецептурную науку, почти лишенную теории.
 
Если бы все мы пользовались правилами общепринятой логики,  то наши мнения относительно одного и того же предмета были бы совершенно одинаковыми. Однако всем известно, что сколько человек, столько и мнений. Оказывается, пространство мы воспринимаем индивидуально и, следовательно, субъективно. Посмотрим, как это оценивают психологи. А.П.Ксендзюк (1995) приводит схему перцептивного аппарата человека (стр.38), на которой видно, что восприятие проходит трехкратную фильтрацию. В результате отсеивается значительная часть воспринимаемой информации: "С самого начала мы вынуждены признать, что перцептуальный аппарат человека ограничен. А это значит, что некоторая (быть может), бесконечно значительная часть Реальности остается вовсе недоступной восприятию. Невоспринимаемое буквально пронизывает мир, существуя в самой непосредственной близости от человека, но никак с ним не пересекаясь. Всеми способами наука стремится проникнуть в невоспринимаемое - приборами, экспериментом, интеллектуальным моделированием, однако, кто знает, насколько она преуспела в этом?" К приведенному заключению психолога добавим широко известный факт, что приборы мы создаем с заранее определенной целью - обнаружить то, что нам хочется увидеть.
 
Наше внимание привлекают только те предметы, которые тождественны с некоторым различием эталонам нашего опыта. Опыт этот фиксирован памятью. Все воспринимаемые объекты мы непрерывно сравниваем со своими эталонами памяти (с "психопарадигмой"). Постоянно работает простой сравнительный метод: да-нет. Здесь могут быть, видимо, три основных случая. 
1. Объект точно тождественен эталону и не представляет для нас никакого целевого интереса. Он не воспринимается. Ощутив его, мы о нем тут же забываем. 2. Объект не содержит никаких элементов, совпадающих с парадигмой. Он тоже не представляет целевой привлекательности. Мы его не воспринимаем. 
3. Совпадая по какой-то части элементов, объект вместе с тем отличается от психоэталона. Он оказывается для нас привлекательным, воспринимается. 
 
Вырисовывается своего рода принцип "тождественности восприятия". При этом, мы воспринимаем объект тогда, когда можем приписать ему предикат своего опыта, т.е. только через субъективирование. С его помощью мы стремимся дополнить объект до наиболее полной тождественности с психопарадигмой. Грубо говоря, мы воспринимаем только то, что способны субъективировать. Поэтому возникшее представление оказывается внутренне противоречивым. Оно как объективно, так и субъективно. Объективно потому, что в какой-то мере служит отраженной копией объекта наблюдения. Субъективно потому, что введено в нашу память через субъективную привязку. Следовательно, представление имеет двойственную принадлежность. "Авторские права" на него имеем не только мы, но и объект. Мысли, это не только наши мысли, но и мысли предметов. Поэтому предметы, с которыми мы постоянно имеем дело, оказывают мощное влияние на особенности нашего мышления. Отсюда вытекает огромная воспитательная роль среды. Среда вырабатывает в нас привычки, определяющие наши жизненные успехи и неудачи. В каждом человеке, как в зеркале, отражается та среда, в которой он жил.
 
В общем можно заключить, что восприятие предметно-ассоциативно, объективно-субъективно. Поэтому объективных восприятий не бывает. 
 
В исключительно актуальной для современного цивилизованного читателя книги В.И.Бородкина (1997) отведено место и затронутой нами теме (стр.62): "Можно сказать, что в процессе восприятия объекта формируется новое представление. Но оно формируется не на пустом месте. Оно может быть сформировано только в такой форме, которая соответствует уже имеющимся представлениям, которая может вписаться в их систему, в мировосприятие и в мировоззрение человека, … Следовательно, человек видит не только и не столько то, что у него перед глазами, сколько то, что находится перед его мысленным взором". 
 
Касаясь вопросов психиатрии, В.А.Гиляровский (1935) на стр.39 пишет: "Восприятие - не простое фотографирование происходящего вокруг, и в нем всегда много творчества, на результатах которого отражается много самых различных моментов. Имеют значение общие установки личности, ее целенаправленность …"
 
В обстоятельной статье "Природа научного факта" В.С.Черняк (1986) отмечает: "… в рамках разных парадигм одно и то же явление превращается в разные факты". В самом деле, показания любого специального прибора для постороннего человека ровно ничего не означают. Только в голове специалиста, в соединении с его "психопарадигмой" зрительное ощущение превращается в факт. Следовательно, факт есть индивидуальное представление о предмете. Поэтому объективных фактов практически никогда не бывает. В связи с такой особенностью нашего мышления, Ф.Бэкон в первой половине XVII века отмечал, что человеческий ум не принимает познания вещей с точностью, но примешивает к нему свои страсти и волю, вследствие чего знание получается по его вкусу, ибо человек с наибольшей готовностью принимает ту истину, которая для него желательна. 
 
На фоне приведенных заключений из классической, давней и новейшей литературы, странными выглядят такие современные утверждения: "Мнения могут быть субъективными, но факты - только объективными". В современной экспериментальной науке господствует какое-то фанатическое, совершенно бездумное преклонение перед фактами. В них обычно видят незыблемый критерий истины. И это наблюдается при наличии обширной литературы противоположного содержания. Такая обстановка возможна лишь при полном отсутствии интереса к механизмам мыслительного процесса, то есть к логике. При этом важно заметить, что в современной "бытующей логике" общепринятое мнение зачастую выступает в качестве критерия истины. 
 
Здесь мы касались субъективности внимания и ощущений при восприятии элементов пространства. Теперь целесообразно перейти к третьему, может быть, наиболее важному источнику субъективности - восприятию времени. 
 

Глава IV.  Третий важный источник субъективности

 
Пожалуй, подавляющая часть интеллигенции развитых и развивающихся стран страдает дефицитом времени. Этот дефицит зачастую выглядит не объективным, а искусственно создаваемым самими людьми. Главное заключается в нашей неспособности выделять главное из множества случайных второстепенных дел. Мы буквально оказываемся в их власти, не можем вырваться из круга привычных занятий, начать какое-то новое дело. На новые начинания хронически не хватает времени. Экономическая обстановка может сильно изменяться, но люди при этом продолжают жить в круге прежних привычек. У них не хватает времени на адаптацию к новым условиям. В более выгодном положении оказывается молодежь, не имеющая еще прочных привычек. Поэтому она легче адаптируется к новым условиям, вырабатывает новые привычки, но в свою очередь опять попадает к ним в рабство. Условия постепенно или быстро продолжают изменяться, а привычки сохраняются. Условия изменяются не только во времени, но и в пространстве от места к месту. Так как нашими действиями руководят мысли, то консервативность привычек отражает консерватизм мышления, его статичность.
 
Может быть, главная беда заключается в том, что мы способны ощущать только пространство, но не время. За такое невнимание время нас постоянно наказывает: то "уколет иглой, то толкнет и мы упадем, то стукнет палкой по голове, то люди захлебываются в его стремительных водоворотах, падают в его незримые канавы или пропасти, разбиваясь насмерть". При этом все его нападки на нас остаются совершенно незаметными. Нам кажется, что боль причиняет пространство, но никак не время.
 
Почти 2500 лет философы ведут спор о том, как мы воспринимаем мир - объективно или субъективно? Обманывают нас органы чувств или создают в нашем сознании подлинную картину действительности? При этом как-то никто не обратил внимания на совершенно очевидный факт. Все наши шесть официально признаваемых органов чувств (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, чувство равновесия) поставляют нам информацию только пространственного содержания. У нас нет органа для восприятия времени. Мы не способны его ощущать. На такую крайне важную особенность не обратила внимания психология. Еще более удивительно, что физиология, специально занятая изучением функций органов чувств, прошла мимо феномена отсутствия непосредственной чувствительности человека ко времени. Начиная с исследований лауреата Нобелевской премии И.П.Павлова, физиологи более половины XX столетия почти безрезультатно изучали несуществующий у человека рефлекс на время. Перечисленные факты говорят о поразительной ограниченности человеческого мышления. Мы очень часто странным образом не замечаем того, что лежит "на ладони" перед самыми глазами.
 
Теперь целесообразно сделать отступление в связи с возможными возражениями относительно восприятия времени, так как существует литература противоположного содержания. Коснемся некоторых таких фактов. Например, встречаются люди, способные чувствовать время в период сна. Обычно они регулярно просыпаются за несколько минут до звонка будильника. Звери, ведущие норный образ жизни, выходят из глубокой темной норы на кормежку каждый вечер в одно и то же время. Колебания во времени их выхода в ряде случаев составляет лишь несколько минут. Утки на вечернюю кормежку к одному и тому же озеру каждый вечер прилетают строго в одно время с отклонениями в несколько минут. При этом погода может меняться от ясной до пасмурной. В зависимости от нее изменяется и освещенность. При ясной погоде утки прилетают, когда еще светло, при пасмурной обстановке к их прилету уже глубокие сумерки. Орнитологам хорошо известна сильная зависимость организма птиц от освещенности. В данном случае, как мы видим, она не играет роли. Действуют, видимо, какие-то иные "биологические часы". Так обычно принято теперь говорить. Нас же интересуют не эти таинственные явления, а обычные ощущения, которыми мы руководствуемся в повседневной жизни. 
 
Время мы с неизбежностью оцениваем на основании жизненного опыта - мысленно, а не чувственно. Об этом говорят и результаты одного из экспериментов, выполненного специалистами в области высшей нервной деятельности. Ими были проведены наблюдения за выработкой условного рефлекса на время - тренировка на восприятие определенного интервала времени. Оказалось, что у детей в возрасте 4-5 лет "чувство времени" отсутствовало (как говорится, "устами младенца глаголит истина"), у 6-7-летних оно образовывалось с трудом, у 8-9-летних появилось после 66 повторений, у 12-13-летних после 35 и у взрослых людей всего лишь после 6 повторов (Воронин, 1979, с.211) . Результаты эксперимента демонстрируют решающую роль жизненного опыта.
 
Следовательно, пространство воспринимается нами чувственно, психически, а время только мысленно - логически. Поэтому логика необходима нам как воздух, как вода. Она способна восполнить отсутствие у нас органа, ощущающего время. Как не удивительно, но логики, отражающей "восприятие" времени, у нас практически нет. Классическая формальная логика была разработана еще в IV веке до н.э. древними греками на основе психического, пространственного мировосприятия. Пожалуй, первую крупную попытку создания пространственно-временной логики предпринял Г.В.Ф.Гегель в начале XIX века. Парадоксально, но факт - за прошедшие почти два столетия не нашлось ни одного человека, понявшего до конца основные принципы гегелевской логики из-за крайне отвлеченного и весьма непоследовательного ее изложения. В итоге она не нашла ощутимого практического применения. Следовательно, жизненный опыт остается основным способом восприятия времени. 
 
Иллюзия восприятия времени
 
Житейские привычки вселяют в нас большую уверенность в нашей способности улавливать ход времени, ведь существуют даже приборы для его измерения - часы и прочие хронометры. Поэтому, сказанное выше выглядит совершенно невероятно. Так в чем же дело, почему возникает такое совершенно нелепое противоречие? Дело в том, что мы воспринимаем время не прямо, а косвенно, опосредованно, ощущая изменения пространства - путем пространственных сравнений. Например, мы наблюдаем движение белой автомашины на шоссе, расположенному далеко от нас. Сначала не можем понять, стоит или двигается машина. Затем замечаем, что она была около столба, а потом оказалась на значительном расстоянии от него - значит она едет. Глядя на часы, мы узнаем время по пространственному перемещению стрелок на фоне циферблата. На нем точки пространства специально помечены цифрами для нашего удобства. Если допустить возможность абсолютного исчезновения изменений пространства с течением времени, то мы утратили бы способность учитывать время вообще и не подозревали бы о его существовании. Ход времени в природе существует объективно (независимо от нас), но мы его воспринимаем субъективно, через жизненный опыт. Следовательно, наша субъективная логика в данном случае принципиально отличается от объективной логики природы. Например, это бывает заметно тогда, когда мы встречаем по прошествии многих лет своих давних знакомых с их детьми. Ранее в последний раз мы их видели, когда дети были совсем еще маленькими, а теперь это уже почти взрослые молодые люди. Видя взрослых детей, мы с ужасом начинаем сознавать, что, оказывается, так много времени в нашей жизни прошло совершенно незаметно. Следовательно, восприятие нами времени составляет лишь иллюзию наших житейских привычек. 
 
Посмотрим, как оценивают восприятие времени психологи. Так С.Л.Рубинштейн (2001) пишет (стр.250): "У нас имеется некоторое непосредственное переживание, ощущение, или "чувство", времени. Оно обусловлено органическими ощущениями и связано с ритмичностью основных процессов органической жизни - пульса, дыхания и т.д." Далее на стр.252 находим: "Восприятие времени, отражающее объективное время, само опосредовано включающимися в него интеллектуальными компонентами. Опосредованные элементы включаются в установление и последовательность явлений и их длительности. Всякая временная локализация - даже пережитого - требует умения …" 
 
Значительно уже касается затронутой темы российский психолог Р.С.Немов (1998, стр.198): "Механизм восприятия человеком времени часто связывают с так называемыми "биологическими часами" - определенной последовательностью и ритмичкой биологических обменных процессов, происходящих в организме человека".
 
Содержание приведенных цитат показывает, что односторонний психологический подход не позволил психологам обнаружить "логическую составляющую" в восприятии времени и заметить поразительно очевидный факт - отсутствие у человека "временного анализатора", подобного зрительному или слуховому анализаторам, и вытекающих из этого важнейших следствий, связанных с мысленным - логическим восприятием времени. Поэтому время мы можем воспринимать только субъективно - в меру нашего индивидуального жизненного опыта. 
   

Глава V.  В мире случайной объективности

Наука современности, в отличие от науки XVII-XIX веков, превратилась в производительную силу. В прошлом она была, главным образом, элитарной областью интеллектуальной деятельности общества. Ее теоретическое содержание преобладало над прагматическим. Примерами тому служат законы механики И.Ньютона, эволюционные концепции Ж.Ламарка и Ч.Дарвина в биологии, периодический закон химических элементов Д.И.Менделеева, теория относительности А.Эйнштейна в физике. В результате стремительной промышленной революции XIX-XX столетий, наука быстро стала сливаться с экономикой. Прагматизм все более начал выдвигаться на первый план и вытеснять теоретическую долю. Такая тенденция хорошо прослеживается за последние 50 лет в экологии, которая представляет собой достаточно молодую науку, возникшую в конце XIX века. Хотя она зародилась в связи с практическими потребностями изучения обитателей устричных банок, но развивалась в первые десятилетия своего существования на теоретических основах – в соответствии с духом того времени, который господствовал в науке вообще. В начале 1950-х годов о существовании экологии знали только специалисты-биологи. Всем прочим эколог вынужден был объяснять, что это такое. Ему приходилось доказывать полезность своей специальности, так как многим такая область знаний казалась совершенно бесполезной и ненужной. Теперь про экологию знают даже школьники младших классов, но больше не как про науку, а как про область чисто практической деятельности. Экология как наука в значительной мере растворилась в практике и превратилась в технологию. В этом нетрудно убедиться путем сравнения содержания руководств по экологии, изданных в середине и в конце XX столетия. В соответствии с растущим разнообразием практических задач она дифференцировалась на множество самостоятельных направлений, представители которых зачастую не в состоянии понять друг друга. Так специалист по экологии почвенных микроорганизмов ничего не понимает в экологии рыб и высших растений и наоборот. Невообразимая дифференциация наук в XX столетии явилось вторым важным следствием прагматизма.

рис. 1. Соотношения объективности, субъективности и лжи (пояснения в тексте).

Слияние теоретической науки с практикой привело и к господству в научной среде материальных житейских интересов. Если в давние времена ученые считали  своим первейшим долгом познание объективной истины природы, то теперь субъективные интересы отдельных групп общества оказались важнее объективной реальности. Они привели в XX веке к мировым войнам, сверхчудовищному бессмысленному репрессивному уничтожению десятков миллионов людей (даже немыслимому в прошлые века), глобальному терроризму, созданию невероятных запасов ядерного, химического и бактериологического оружия. С помощью таких запасов каждого человека нашей планеты можно было убить несколько раз. Такие устремления были чужды даже дикарям доисторической эпохи. 

С другой стороны важно, что субъективизм, вопреки негативному отношению к нему в прошлом, в ряде случае оказался крайне полезным человечеству. Пожалуй, лучшим примером тому служит появление «субъективной реальности-виртуальности», связанной с развитием информатики во всем мире.

Четвертой особенностью, которую нам здесь необходимо отметить, является замена стратегических принципов науки прошлого на тактические тенденции науки настоящего. Она связана со стремлением к скорейшему удовлетворению потребностей сегодняшнего дня, к быстрому обороту денег (время – деньги) – одному из основных принципов рыночной экономики. 

Все эти четыре особенности современной науки (технологичность, дифференцированность, прагматический субъективизм, тактические тенденции) представляют собой следствия внешних экономических условий. 

Конечно, они способствовали грандиозному изменению содержания науки. Но помимо внешних, существовали внутренние причины ее глубоких преобразований, вызванные потребностью экономики в конкретных и быстрых решениях. 

Среди них самой характерной особенностью современной науки, в отличие от науки XIX века, стала ее экспериментальность. Эксперимент сделался не только главной чертой одних естественных наук. Вместе с ними он проник в экономику, педагогику, психологию. Экспериментальный подход стал одним из основных принципов научного мышления. В основе логики современной науки лежит логика эксперимента. 

Мысли, они не только наши, но и мысли предметов, с которыми мы имеем дело. Как было отмечено ранее, восприятие объективно-субъективно. Ощущая объект наблюдения, мы сравниваем его с аналогичным эталоном нашей памяти. Сравнение происходит в голове. Она-то и служит неизбежным источником субъективности. Эксперимент внес революционные изменения в мыслительный механизм. Сравнение на первом этапе как бы вышло за пределы головы – во вне. Сравниваться стали опытный и контрольный варианты. Мышление вышло за пределы себя самого, стало внешним. Доля объективности восприятия возросла вдвое. Создается впечатление, что невиданный ранее научно-технический прогресс XX века определялся именно этой особенностью – удвоением объективности в восприятии.

Однако такой способ мышления не был изобретением экспериментальной науки. Он, видимо, пришел в нее из живописи, изобретателями которой были первобытные люди. Именно они, изображая животных на стенах пещер, оказались первыми «экспериментаторами», когда сравнивали свое «опытное» изображение животного с его контрольным живым оригиналом. 
Исходя из затронутой особенности, экспериментальные науки выглядят «вдвое» объективнее описательных наук прошлого и настоящего. 

Вместе с неоспоримыми преимуществами экспериментализм содержал и важный недостаток. Объект, подвергаемый изучению, представляет собой единичное и случайное событие. Экспериментатор оперирует случайностью, а задача науки состоит во вскрытии закономерностей. Ведь именно их, а не случайность, можно использовать в дальнейшем для практических целей. Принято считать, что установление закономерного характера наблюдаемого явления достигается путем повторной воспроизводимости результатов. Как известно, она возможна при строгом соблюдении условий, в которых выполняется опыт. Если условия изменяются (нарушаются), то воспроизводимость часто отсутствует. Здесь руководящим служит тот принцип, что законы природы действуют только при определенных условиях. Однако такое совпадение формально и представляет собой чисто внешнюю аналогию. Речь идет о совершенно разнородных понятиях. Данные эксперимента относятся к категории единичного и случайного, а законы природы – к области общего и закономерного. Единичное и общее далеко не одно и то же. Общее проявляет себя при самых различных условиях. Например, молекулярное строение материальных объектов обнаруживается в разнообразных явлениях, изучаемых в разных областях знания – в физике, в химии, в кристаллографии. Напротив, «единичное» воспроизводится лишь в однотипных условиях. Если в различных условиях единичное ведет себя случайно, то в однотипных – может выглядеть закономерно. Экспериментальная воспроизводимость – не доказательство всеобщности. 
Теперь попытаемся проиллюстрировать сказанное с помощью примеров из области теории вероятностей. Представим себе, что стрелок производит серию выстрелов из винтовки без оптического прицела на расстояние 50 м. Стрельба при этом ведется с руки, что создает колебания ствола. По завершению стрельбы оказалось, что большинство попаданий пришлось на центр, но часть пулевых отверстий расположилась по краям мишени. Следовательно, каждое попадание представляет собой элемент случайности. 

Затем повторяем серию выстрелов, но уже с помощью оптического прицела. В этом случае все пули сгруппировались около центра мишени. Теперь закрепляем винтовку в неподвижном станке. Отстреливаем третью серию выстрелов. В итоге все пули прошли практически в одно пулевое отверстие без отклонений. 

Этот «эксперимент» можно «воспроизвести» во всех «лабораториях» мира с тем же блистательным результатом. На основании полученных данных можно сделать теоретические расчеты. Если на дистанции 50 м максимальное отклонение пули не превышает 1 мм, то на 500 м отклонение не должно превысить 10 мм. Начнем проверку в реальных полевых условиях. Практическое отклонение от центра мишени оказалось в 12 раз больше предполагаемого. Причиной был сильный боковой ветер. Следовательно, стоило изменить условия «эксперимента», как первичная закономерная воспроизводимость исчезла и вновь вскрылся случайный характер стрелкового процесса. 

От отвлеченного примера попытаемся обратиться к истории недавней борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями в США. Вначале было выяснено накопление холестерина при патологических изменениях кровеносных сосудов. На уровне «восприятия» была замечена связь патологий с накоплением холестерина. Затем последовала мыслительная работа с обращением к существующему житейскому опыту – поиск вероятных связей, возможных причин. Необходимо подчеркнуть, что поиск связей не закономерных и необходимых, а вероятных, то есть достаточно случайных. Известно, что холестерин содержится в жирах животного происхождения. Следовательно, его накопление в организме связано с потреблением животных жиров. Кто ест много жиров, у того и возникает патология сосудов. Сверяем такую гипотезу с практикой. Обнаруживаем совпадение: у людей, избегающих жирной пищи, содержание холестерина в крови ниже и наоборот. Здесь практика оказалась основным критерием истины. Если же мы не находим ответа на вопрос в житейской или научной практике, то в соответствии с вероятной рабочей гипотезой стремимся получить недостающие данные с помощью дополнительных научных наблюдений. Если результат совпадает с предположением, то зачастую принято говорить, что «факты подтверждают» наше предположение. На самом деле факты всего лишь не противоречат гипотезе, по вероятному принципу совпадают с ней. Подтверждают не факты, а мы с помощью фактов. В основе «подтверждения» не объективизм, а наша субъективность – наша цель, стремление доказать. 
Что касается холестерина, то вокруг меня была и другая «практика» – российская сельская глубинка, оторванная от городов значительным расстоянием и бездорожьем. Люди здесь десятилетиями жили натуральным хозяйством, в условиях которого прошло их детство, молодость, зрелость и старость. Питание с огородов, засаженных преимущественно картофелем и составляющим основу постоянного меню. Картофель служит пищей для свиней, которых ежегодно выращивают в каждой семье. Приготовление пищи шло преимущественно на свином сале. Правда, в последние десятилетия довольно широко наряду с салом стали употреблять и растительные жиры. В общем итоге потребление холестерина велико. При этом сердечно-сосудистые заболевания довольно редки, по сравнению с городами. Продолжительность жизни достигает здесь 104 лет. 

По моим представлениям, обусловленным разносторонними наблюдениями, это результат подвижного образа жизни. Поэтому у меня обычно вызывали ироническую улыбку сообщения о том, как американцы пристально следят за содержанием холестерина в крови, исключают из бисквитных тортов кремы со сливочным маслом, отказываются от традиционного завтрака с беконом. Наконец, однажды услышал сообщение по радио о том, что в одном племени американских индейцев нормальное содержание холестерина в крови сочетается с потреблением большого количества жирной пищи. Такое противоречие исследователи объясняли повышенной подвижностью представителей этого племени. Она была вызвана постоянной необходимостью перегонять скот с места на место.

Эти дополнительные факты совпадали с моей более широкой гипотезой о том, что холестерин успешно выводится из организма при подвижном образе жизни. Малоподвижный образ жизни приводит к общему нарушению нормального функционирования организма и, в том числе, к накоплению холестерина. С потреблением жирной пищи процесс его накопления просто усиливается. Следовательно, первопричина заключена в комфортном образе жизни, в телевизоре и автомобиле.
Возможность второго решения «холестериновой проблемы» показывает на случайный характер  первого решения – причина в жирной диете. Типичная схема эмпирического мышления: от живого созерцания к абстрактному мышлению и через него к практике. Основным критерием истины объявляется практика. Делается упор на ее объективность, но совершенно упускается из вида ее вероятность и даже случайность. Критерий, как видно, весьма ненадежный. 

Глава VI.  В мире закономерной случайности

За выяснением сути дела вновь обратимся к теории вероятностей и коснемся некоторых особенностей, связанных с законом нормального распределения. Для этого представим себе, что мы находимся на арене цирка, покрытой идеально ровным, горизонтально расположенным стеклом и имеющим толщину в несколько сантиметров. С высоты нескольких метров из одной точки на центр арены начинаем высыпать 1000 стальных шариков, диаметром 7 мм. Окончив высыпание, находим шарик, наиболее удаленный от центра арены. Длину радиуса от центра до крайнего шарика делим на три равных отрезка. Затем очерчиваем три концентрических окружности (рис.1). Далее подсчитываем количество шариков на плоскости внутреннего круга. Выразив это количество в процентах, получим величину 68,3%. Потом сделаем то же самое для площади круга, очерченного двумя третями общего радиуса. В этом внутреннем круге окажется уже 95,4% шариков от общего количества в 1000 штук. Следовательно, на площади внутреннего кольца расположится лишь 27,1% всех шариков, а с внешней стороны от него только 4,6%. 

 И сколько бы раз мы ни повторяли этот опыт, мы постоянно получали бы одни и те же процентные характеристики: 68,3%, 27,1% и 4,6%. Тем самым перед нами вырисовывается достаточно строгий закон. Расположение каждого отдельного единичного шарика на площади рассеивания является чисто случайным событием, а общая картина их распределения содержит в себе строгие закономерности. Следовательно, положение каждого шарика, с одной стороны – случайно, а с другой стороны – закономерно. Случайность и закономерность оказываются взаимосвязанными, как бы взаимно проникающими одна в другую. Поэтому между случайностью и необходимостью не существует четких границ. Каждая случайность оказывается проявлением закономерности, а любая закономерность в какой-то мере скрывает в себе случайность. В этом заключается одна из содержательных сторон объективной логики природы. 

В разговорах окружающих нас людей приходится порой слышать: «Ты ошибаешься. Этого быть не может, это просто невероятно… С другой стороны, может быть ты и прав. В твоих обстоятельствах такое, пожалуй, возможно». Таким образом, вероятность достаточно обыкновенно используется нами в качестве критерия объективности получаемой информации. Вопреки житейской практике, в руководствах по логике эта тема почти не находит отражение. Пожалуй, она затрагивается только при рассмотрении метода Бэкона-Милля для установления объективной причинности. 

Во «Введении» логика была определена нами как связь между понятиями. Попытаемся ее проследить на рис.1. На нем, за пределами площади рассеивания выделена зона отсутствия случайных событий – «зона невероятного», зона «абсолютной лжи». В следующем кольце, включающем 4,6% событий, появляется возможность обмана – «возможное» мы можем принять за реальность. В очередном кольце реальность не превышает 27,1%, а вероятность ошибки оказывается вдвое больше реальности (реальная вероятность около 1/3, вероятность отсутствия событий, т.е. «ошибки», – около 2/3). Наконец в центральном малом круге преобладает реальность, то есть «объективность». Исходя из особенностей распределения событий по площади круга рассеивания, можно выделить разные варианты «связей» между понятиями, разный характер «логики». Отсутствие реальной связи понятий определим как «ложь». Случайную связь – как «субъективность», закономерную связь – как «объективность». 
В формальной логике существует понятие истинного силлогизма и имеются способы доказательства истинности умозаключений, то есть истины. Г.Гегель считал такой односторонний подход к понятию недопустимым, ведущим к софистике. Но наша органическая привычка к односторонним подходам настолько прочна, что даже гениальный Гегель не всегда ее преодолевал. Пожалуй, это касается и его отношения к истине, которую он определил как «ничто», лишив тем самым истины традиционную «логику действительного». Истина оказалась каким-то мистическим объектом на пути от действительного к возможному. Тем не менее из его изложения оказывается, что истина обладает всеобщей содержательной универсальностью. Видимо, верно принято говорить, что истина одна. Двух истин не бывает. 
В нашей модели с рассеиванием шариков «истиной» была бы единственная точка на стекле, в которой оказались бы все шарики, превратившись в единственный шарик. Это невозможно. Такую точку мы можем только мыслить. Опять оказывается, что истина это «ничто», то есть нечто реально несуществующее. Теория вероятностей рассматривает лишь конечные результаты – следствия. Она не интересуется происхождением вероятностей. В ее моделях отсутствует временная составляющая. Нам же необходимо коснуться происхождения модели. Она возникла в результате постепенного высыпания тысячи стальных шариков через одно отверстие, диаметр которого едва превышал диаметр шариков. Поэтому все шарики падали по совпадающим траекториям в одну общую точку на стекле. Эта общая, единая для всех шариков траектория, видимо, и есть их «истина». 

Когда шарики ударяются о стекляное покрытие арены, заканчивается фаза их закономерного «истинного» существования в пределах единой траектории. Начинается фаза случайного рассеивания. «Необходимость» сменяется «случайностью» под внешним воздействием стекла. Но, как было отмечено, «случайное» рассеивание подчиняется строгому закону. Следовательно, оно и случайное, и необходимое. Касаясь стекла, единый поток шариков как бы расщепляется на две составляющие (подобно тому, как луч солнечного света, проходя через трехгранную стекляную призму, разлагается на разноцветный радужный спектр из семи простых цветов), на «случайность» и «закономерность». В итоге можно сказать, что «истина» состоит из двух составляющих ее противоположностей – закономерности и случайности, из объективности и субъективности. Как бы раздваиваясь, она содержится в двух противоположностях, соединяя их. Такие органически связанные противоположности можно называть «истинными» – содержащими истину, «связанными» истиной. 

Здесь очень важно отметить методические следствия, вытекающие из рассмотренной модели. Ее заключительная «случайная фаза» создает сложную картину многообразия. Напротив, первая «истинная фаза» отличается единообразной простотой. Оказывается, что «истина» предельно проста. Поэтому исследование системы в ее «истине» представляет удивительное упрощение задачи – переход от большого количества второстепенных следствий к двум основополагающим противоположностям, составляющим истину. Создается возможность упрощения, которая обычно достигается с помощью анализа. Вот как относительно этой темы высказывался Г.Гегель ("Наука логики", §119. Прибавление 1-е.): "Мы вообще делаем очень важный шаг вперед, когда в области мышления перестаем говорить, что возможно еще и другое. Говоря таким образом, занимаются случайным, истинное же мышление, как было замечено выше, есть мышление о необходимом".

Теперь коснемся характера «истинной связи». В модели с шариками, закономерно размещенными на площади рассеивания, мы имеем «взаимосвязь» случайности и закономерности. Последняя выглядит следствием первой. Возникает видимость причинно-следственной связи. Если же мы попытаемся внимательно поразмыслить над ее сутью, то почувствуем себя в затруднительном положении. Поймем, что осознать ее мы не в состоянии. Нам невозможно представить, каким образом случайное положение отдельного шарика при массовом количестве шариков порождает строгую закономерность. Наверное, было бы проще понять их равномерное распределение по поверхности. В итоге она представляется скорее мистической, чем реальной. Видимо, поэтому Г.Гегель предпочитает говорить не о связях, а об «отношениях» противоположностей.

В другой нашей модели со стрельбой по мишени, «истину» пули представляет ствол винтовки. Он является не только общим для всех выпущенных из него пуль, но и представляет собой необходимую универсальную всеобщность для многих миллионов пистолетов, винтовок, автоматов, пулеметов, артиллерийских орудий, охотничьих ружей. «Истину» ствола составит пуля. Каждый из них в отдельности от другого утрачивает свое значение и превращается в «ничто». Вместе они представляют единую функциональную систему. Если пуля в стволе двигается вперед, то ствол от «отдачи» двигается назад. Движение пули в стволе закономерно, детерминировано. Она не может отклониться в сторону случайным образом. Случайные отклонения под влиянием внешних воздействий делаются возможными за пределами канала ствола. Следовательно, как и в другой, «шариковой» модели мы имеем здесь детерминистическую фазу, когда пуля в стволе, и случайно-закономерную – при ее полете в воздушном пространстве. В этом случае истина подразделена между двумя материальными предметами (имеет двойственный характер), вполне ощущаемыми, то есть представляет собой «нечто». Хотя истина в данном случае вполне осязаема, она из-за ее двойственного содержания оказывается мало пригодным объектом для практического применения в традиционной логике. В силу прочной традиции, наше мышление имеет односторонний характер. Поэтому мы обычно пользуемся половинчатыми, неистинными понятиями. Они могут претендовать лишь на ту или иную степень объективности. 

Попытаемся рассмотреть это на примере с автомобилем. Представим себе легковую машину, сходящую с заводского конвейера. В «действительном» состоянии она еще не имеет на себе признаков износа, но в перспективе, в «возможном», представляет собой металлический хлам. «Истина» автомобиля содержит в себе противоположности. Поэтому «истинная» оценка новенькой машины должна включать ее мрачную перспективу, которая при выходе с завода практически равна нулю. Однако, разные фирмы производят машины, обладающие разной долговечностью. Поэтому низкокачественный новый автомобиль, по сравнению с высококачественной машиной, изначально наполовину может составлять хлам – иметь моральный износ. В дальнейшем в ходе эксплуатации машины ее износ возрастает. Если мы говорим, например, об износе автомобиля на 30%, то фактически даем ему двустороннюю – «истинную» оценку. Следовательно, понятие истины применимо и в традиционной логике конечных понятий, если мы им даем двустороннюю, положительно-отрицательную оценку с позиции «действительного» и «возможного». 

В заключение сказанного, истину приходится определить как необходимую связь между понятиями. Такие необходимо противоположные понятия можно называть «истинными» или «необходимыми противоположностями». Они не могут существовать одна без другой, подобно южному и северному полюсам магнита. Противоположности, не обладающие отношениями необходимости, будем называть «вероятными противоположностями».
Выше отмечалось, что на площади круга, очерченного 2/3 радиуса рассеивания, размещается 95,4% всех шариков. Эту величину математики склонны называть доверительной вероятностью. Биологи, менее требовательные к математической терминологии, называют ее «достоверностью». Это значит, что из 100 исследованных вариантов 95 оказываются положительными и только 5 отрицательными. Отрицательную характеристику в 5% называют «уровнем значимости». В технике требования повышаются и допускаемая доверительная вероятность принимается уже на уровне 99%, при уровне значимости в 1%. Напротив, в биологической систематике, занятой классификацией организмов, мы сталкиваемся с самыми низкими требованиями: «достоверность» считается достаточной на уровне 75%, при уровне значимости 25%. Приведенные цифры отражают практическую неизменность объектов одного класса в технике и невероятное индивидуальное многообразие представителей одного вида в биологической систематике. Поэтому биологи за два с половиной века официального существования систематики по сей день не смогли дать объективное определение биологического вида и реализовать свою изначальную мечту – создать естественную систему организмов. И это при всех шумных успехах современной биологии. Поэтому, если в технике зачастую для того, чтобы отличить машину одной конструкции от машины другой конструкции достаточно бывает всего одного определяющего признака, то систематики вынуждены использовать множество признаков, количество которых неуклонно продолжает расти с развитием биологии. 

Традиционная логика конечных понятий строилась на основе житейской практики и механики. Но вот появились новые науки, оперирующие сложными «системными» объектами. К ним можно отнести медицину, психологию, биологию, физику элементарных частиц. Традиционная «механическая» логика была распространена и на них. Научная мысль как-то не придала большого значения тому, что сложные объекты обладают и более сложными внутренними связями. Следовательно, им свойственна совершенно иная логика. Экспериментаторы, уверенные во всемогуществе своего метода, и по сей день не видят в том большой беды. Чтобы понять недопустимость такого переноса, прибегнем к методу, подобному доказательству от противного в математике. Попытаемся наоборот перенести логику биологической систематики на механику, точнее на технику. Представим себе, что фирма выпускает автомобили какой-то одной модели. Около 75% четырехместных машин внешне похожи одна на другую, но каждая машина имеет индивидуальные размеры деталей. Среди остальных 25% половина машин имеет уменьшенные размеры вплоть до того, что некоторые автомобили вмещают не более двух человек. Зато другая группа, составляющая 12,5%, имеет увеличенные размеры и вместимость до шести человек. Такая ситуация сравнима с кошмарным сном. Она делает невозможным серийное производство. Каждая машина индивидуальность, каждая крупная деталь тоже индивидуальность. При ремонте вышедшие из строя детали необходимо изготавливать заново индивидуально. Видимо, совершенно понятно, что перенос логики биологической систематики на технику недопустим. Но тогда, пожалуй, следует говорить о недопустимости переноса механической логики на психологию, биологию и им подобные науки. 

Перенос механической логики на сложные объекты нежелателен не только из-за их сложности. Необходимо еще учитывать то, что механические системы созданы человеком и их устройство обычно нам известно. Если этого нет, то даже не очень сложная конструкция порождает неразрешимую загадку. Например, немецкие специалисты в период Второй мировой войны не сумели разгадать секреты снаряда русской ракетной установки «Катюша». Снаряд взрывался даже при попытке заглянуть в него с помощью рентгеновской установки. В живых системах, благодаря их невероятной сложности, мы сталкиваемся почти с полной неизвестностью конструкции. В итоге, нам неизвестна та «практика», которая могла бы послужить критерием истины. Традиционная логика создавалась на базе уже известной ранее простоты, на основе прошлого опыта. Теперь же, при соприкосновении со сложными объектами, мы вынуждены обращать свой взгляд не назад в прошлый опыт, а вперед. Необходима такая логика, которая позволяла бы проникать в неизведанное, не прибегая к прошлому опыту. Парадокс состоит в том, что основы такой логики почти два века назад были разработаны Г.В.Ф.Гегелем, но удивительным образом они оказались забытыми человечеством, пожалуй, благодаря почти всеобщему увлечению психологией. 

источник