Маджид Наваз верит, что исламизм неизбежно распадется, как распадались все идеологические догмы.
"В Сирии Аль-Каида воюет с Исламским Государством, и они убивают друг друга еще до того, как свергли тиранию Асада, против которого они якобы воюют. И мы говорим молодежи, что если вы едете туда, чтобы присоединиться к джихаду, то будете убивать друг друга, потому что такова природа любой догмы и, в частности, догмы, якобы во имя Бога, которая неизбежно ополчается на себя саму".
Фраза Троцкого о том, что революция пожирает своих детей, актуальна и у исламистов, как была у большевиков.
Политики идентификации» охватывают широкий спектр постмодернистских дискурсов – от антирасистского, антиколониального, гендерного, экологического, альтернативного образа жизни — до различных течений «нью-эйджа», поиска мистических смыслов жизни и современного религиозного возрождения.
Одной из таких политик идентификации стал на Западе радикальный исламизм. Понять это хорошо помогает новая книга реформированного мусульманского радикала Маджида Наваза«Радикал. Мое путешествие прочь от исламистского экстремизма».
Наваз вырос в состоятельной семье выходцев из Индии и Пакистана, уже третье поколение живущее в Великобритании.
— Мой отец был крупным инженером в ведущей нефтяной корпорации, — рассказал Наваз в интервью, — Да и существующий стереотип радикала из отчаянной маргинализированной молодежи не работает. Осама Бин Ладен – из одной из самых богатых саудовских семей, получивший западное инженерное образование. Его преемник Ал Завахири – детский врач, тоже из очень состоятельной египетской семьи, и список можно продолжать.
В возрасте 16 лет Маджид Наваз примкнул к радикальной организации Хизб ут Тахрир («Партия освобождения» араб.)
В книге он рассказывает о своих тогдашних мотивах и о том, как молодые и нерелигиозные люди приходят к экстремистам. Первая причина – это расизм в Британии, который чувствуется везде, и от него не застрахован родившийся в богатой семье мальчик и в престижной частной школе. Резня мусульман во время гражданской войны в Боснии заставила задуматься, что расизмом всего не объяснишь. Светловолосые и светлоглазые босняки-мусульмане были жертвой вражды в Европе точно так же, как и смуглокожие выходцы из Пакистана и Ближнего Востока.
Светлоглазые и светловолосые мусульмане-босняки также стали жертвами расизма в Европе.
«Однако всего этого было далеко не достаточно, чтобы примкнуть к экстремистам. – рассказывает автор. – Мы обрели свой голос, слушая американский революционный рэп 1990х годов, такие группы, как Chuck D и Public Enemy. Во многом они были близки негритянским националистам из «Пяти процентов» и «Нации ислама».
Американский, а за ним и британский рэп пробовали различные направления. они заигрывали с блатным миром гангстеров, с революцией, а сейчас полностью коммерциализировались и стали исповедовать потребительский капитализм. Однако, именно рэп музыка стали языком для выражения различных радикальных идей и политик идентификации в Латинской Америке, в Европе, в арабских странах.
Многозначное и спорное определение «политики идентичности» стало означать широкий спектр политической деятельности и теоретизирования, основанных на совместном опыте несправедливости по отношению к членам различным социальных, этнических, религиозных и гендерных групп. Политики идентификации уверены, что их группа маргинализирована в обществе. Они не организуются не на базе идеологии и политических платформ. Политики идентификации бросают вызов доминирующим репрессивным характеристикам своих групп и стремятся обеспечить себе политические свободы и привилегии.
Критики политик идентификации справа полагают, что политики идентификации направлены на подрыв единства общества. Критики слева утверждают, что без борьбы за социальную справедливость, борьба за идентификационное самоопределение являются средством классовой войны эксплуататорских элит против всех остальных.
Фото: ActiveStills
Однако, только агитации и пропаганды недостаточно для того, чтобы стать радикальным исламистом.
По известной ленинской формуле, для формирования радикала-революционера, «коллективного агитатора и коллективного пропагандиста» было недостаточно. Нужен был «коллективный организатор». И такие организаторы-вербовщики нашлись. Причем, не в мечетях, как опасаются противники ислама, а на улице, в школах, клубах, и даже барах. Большинство радикальных молодых мусульман, христиан или иудеев редко увидишь в молельных местах среди людей церковных и соблюдающих. Наваз говорит, что отношение к традиционым и соблюдающим мусульманам там самое пренебрежительное. Их считают общественно-реакционными, а их религиозность — приспособленчеством к немусульманскому миру.
В книге Маджида Наваза рассказывается о вербовке. Вербовщики находят молодежь на улице. Раздают брошюры, устраивают культурные мероприятия. И язык там отнюдь не теологический, разве что они наткнутся на кого-то, кто интересуется. Тогда с ним поговорят на языке богословов, приведут нужные цитаты о несправедливости, о блуде, мерзости и богохульствах. И затем, от вопроса «кто виноват?» подведут к вопросу: «что делать?». С другими же поговорят на языке улицы, на языке актуальной политики. И, пробудив возмущение несправедливостью к мусульманам, подведут к тому же вечному вопросу.
Несмотря на известное отношение ислама к роли женщин, в радикальном исламизме охотно принимают женщин. Фото: Chris Schuepp
Несмотря на известное отношение ислама к роли женщин, в радикальном исламизме охотно принимают женщин. Женщины играют в движении активную роль. Наваз нашел там свою жену, и когда в возрасте 24 года он ушел из радикального исламизма, то ему пришлось оставить маленького сына, потерять друзей и привычное окружение. В книге интересно рассказывается о сексуальности в радикальном исламизме. До присоединения к Хизб ат Тахрир, Наваз имел сексуальные отношения с девочками, и от этого пришлось отказаться. Это стало для него причиной раннего брака. Однако для других молодых людей, для тех, которые не познали секса до вступления в организацию, воздержание вызывало серьезные прострации и психологические нарушения. Отсюда исследователи выводят и молодых террористов-смертников, мечтающих о гуриях-девственницах в раю, и педо-порнография, обнаруженная в компьютерах террористов 11 сентября 2001 г.
— С одной стороны, мы осуждаем блуд и разврат, царящие в нерелигиозном мире и гордимся, что может всему этому противостоять – говорит Наваз, – С другой стороны, исламское богословие не решило многих вопросов, связанных с женщиной в семье и мире. Там допускается рабство, угнетение. Да и то, что женщинам предписывается укрывать лицо, волосы, а некоторые особо набожные требуют даже надевать перчатки, и тем самым мы подспудно признаем, что не способны противостоять соблазну.
«Я верил, что в мире постоянно идет вселенская борьба между мусульманами и немусульманами. И эта борьба будет продолжаться до самого Судного Дня. Потому, что мусульмане никогда не смогут жить в диаспоре, как меньшинство или под руководством кого-то, кто не стремится к реализации ислама или шариата. Верил, что мусульмане как национальные или религиозные меньшинства, не обладающие всей полнотой власти, всегда будут подвергаться угнетению и унижению, нападкам на их веру и образ жизни. И единственный способ защитить мусульман и ислам – это установление Халифата и обеспечение власти религии в обществе… Я верил, что для мусульман нет места в диаспоре, и единственный путь – это автоэмансипация и создание собственного государства, основанного на принципах ислама и шариата, возрождение Халифата».
На встрече с читателями Наваза спросили о разнице между исламистами и джихадистами. Дело было сразу после резни, устроенной террористами в редакции французского журнала «Шарли Эбдо».
«Я принадлежал к исламистской организации, которая действует в рамках закона в США и на Западе. Мы утверждали, что за подобные карикатуры можно приговорить хулителей Пророка к смерти в Халифате, но не брать закон в свои руки, как это сделали террористы. В этом разница между исламистами и джихадистами. Исламисты хотят возродить государство, способное навязать свою версию соблюдения законов шариата всем остальным. Джихадисты хотят навязать это здесь и готовы действовать сейчас».
Наджид определяет исламизм, как современное политическое учение, считающее ислам не только религией, но и политической доктриной. Исламизм — это постмодернистский дискурс о том, что политический суверенитет принадлежит Богу, а шариат должен быть утвержден в качестве государственного права, что мусульмане являются скорей политической, чем религиозной общностью во всем мире, и что религиозный долг обязывает всех мусульман создать и участвовать в политического образования, которое будет управляться по законам шариата. Вместе с тем исламизм представляет собой целый спектр различных решений, и исламисты далеки от согласия в том, каким образом прийти к исламскому государству.
Некоторые исламисты стремятся сосуществовать с существующими политическими системами, другие отвергают существующие системы, как ублюдочные, но предлагают перейти к исламскому пути без насилия, другие стремятся создать «исламское государство» путем насилия. Большинство исламистов — люди современные, но другие выступают за более традиционный образ жизни. Исламисты часто презирают мусульманских ученых и богословов и их традиционных институции, проповедуют презрение к мусульманам-неисламистам и к Западу.
Наджид сравнивает исламистов с коммунистами, где были такие, кто действует в рамках существующего строя и такие, которые хотели взять власть и построить свою коммунистическую утопию. Собственно, чтение оруэллского «Скотного двора» в египетской тюрьме и привело его к выходу из исламизма.
Дж. Оруэлл, «Скотный двор» (обложка)
«Оруэлл критикует там сталинский социализм, – рассказывал он в одном радио-интервью, – Однако я читал и понимал, что если все эти исламистские деятели, которые сидели со мной, дорвутся до власти, то устроят точно такой же «скотный двор»…»
Наваз был осужден в Египте по обвинению в принадлежности к запрещенной организации и получил пятилетний срок. Он познакомился в тюрьме со всеми «кто есть кто» в египетском и международном исламском экстремизме. Там были и убийцы египетского президента Анвара Саддата в 1981 г. Он познакомился там с мушрид ал’ам (главный проводник араб.), духовным главой Мусульманских Братьев д-ром Мухамед ал Бадие. Познакомился и с лидером его собственной организации Хизб ат Тахрир. Однако сидели там джихадисты и за изготовление бомб, и за акты вооруженного насилия. Были там и сторонники Ал Каиды, и различных исламистских групп. И это была настоящая школа исламизма.
Однако, сидели с ним и другие люди – либеральные противники режима Мубарака. Сидели с ним и фигуранты нашумевшего в Египте дела «Королевского корабля», где противозаконно существовал гей-клуб. Сидели там мусульмане за переход в христианство, и христиане за переход в мусульманство. В тюрьме шутили, мол, если в Египте переходишь от чего бы то ни было во что бы то ни было, Мубарак тебя посадит. Тюрьма впервые близко свела молодого Маджида с людьми других взглядов и верований, и научила его смотреть на вещи с разных сторон. В тюрьме он также выучил арабский язык. Это дало ему возможность познакомится с мусульманской литературой, с традицией, с самим Кораном, большую часть которого помнит наизусть. И знание подтолкнуло его думать и искать разные интерпретации того, что он знает.
В тюрьме Наваз понял, что и средневековых исламских ученых волновали те же вечные вопросы, что и нас сегодня. И страсти там кипели нешуточные, под стать сегодняшним. Однако, в отличие от современных исламистов, готовых ради этого свергать правительства и развязывать гражданские войны, те старые ученые сидели и спорили между собой, писали книги, где излагали свои аргументы и опровергали друг друга. Отвечали на аргументы, с которыми были не согласны. Именно таких вот дебатов не хватает в современном исламе Навазу. «Они отчаянно спорили по всяким тонкостям. «ловили блох» друг у друга, занимались казуистикой в таких вещах, где сегодня мы готовы поубивать друг друга». Хотя в интерпретациях средневековых богословах много такого, что сегодня неприемлемо, и эти вещи надо переосмыслить.
Наваз отсидел четыре года, вернулся в Британию и через год, разочаровавшись в радикальном исламизме он вышел из организации. Позже он был среди создателей организации Кулиам, занимающейся «контр-экстремизмом» и противостоянием исламизму, который они считают причиной терроризма. Там стараются убедить правительственные и общественные организации проявить более внимание к различным оттенкам и нюансам современного ислама. Организация названа по имени Вильяма Кулиана, перешедшего в 19 веке в ислам и основавшего первую в мечеть в Великобритании. Сегодня Маджид Наваз баллотируется в британский парламент от партии Либеральных Демократов. В его книге много интересного о его деятельности, о том, как победить исламизм, как сделать его попросту непривлекательным для молодежи, таким, каким сегодня стал на Западе сталинизм.
И последний вопрос, который часто задают мусульманам, «Является ли ислам религией войны и террора?»
— Не является, — отвечает на такой вопрос Наваз, и не потому, что в писаниях нет идей и насилия. Любая религия, основанная на писаниях, будь то ислам, христианство или иудаизм – там есть все, что угодно.
В ответ на аналогичный вопрос об иудаизме израильский философ Йешаягу Лейбович перефразировал пословицу «Скажи мне, что ты нарыл в Талмуде, и я тебе скажу кто ты».
Фото: Chris Beckett
Ислам – это то, что мусульмане с ним делают. В писаниях есть много такого, что представляет для нас теологическую задачу. Скажем рабство. Коран не запрещает рабовладения, а лишь устанавливает правила. И это разные вещи.
Наваз и сейчас выступает против расизма, причем реального расизма в Британии, сопровождаемого насилием, погромами и поджогами. Однако теперь он видит, что исламизм – не ответ на проблему, а сам является частью этой проблемы.
— Ислам является религией мира, — заключает Маджид Наваз, — не потому, что в текстах что-то говорит мне, что это так, а просто по факту, что подавляющее большинство из полутора миллиарда мусульман в мире не согласно воевать. Меня это не утешает, потому, что реальные проблемы мусульман в том, чтобы переосмыслить писания в нормах современного мира, и переосмыслить в их в рамках прав человека. И это будут очень нелегкие споры.
В книге интересно рассказано о том, как создать контр-нарратив исламизму, как сделать его попросту непривлекательным для молодежи, таким, каким сегодня стал на Западе сталинизм.
Маджид Наваз верит, что исламизм неизбежно распадется, как распадались все идеологические догмы. Он сравнивает ситуацию в исламизме с сатирическим фильмом Монти Пайтона «Жизнь Брайана», когда две экстремистские группировки начали войну из-за того, как им называться: Иудейский народный фронт или Народный фронт Иудеи.
«Люди, которые готовы погибнуть за идею, и готовые за нее убивать, хотят быть уверенными, что они идут за абсолютную истину, за божью правду. А истина не бывает абсолютной. У разных людей – разные версии и толкования истины…»
«В Сирии Аль-Каида воюет с Исламским Государством, и они убивают друг друга еще до того, как свергли тиранию Асада, против которого они якобы воюют. И мы говорим молодежи, что если вы едете туда, чтобы присоединиться к джихаду, то будете убивать друг друга, потому что такова природа любой догмы и, в частности, догмы, якобы во имя Бога, которая неизбежно ополчается на себя саму». Фраза Троцкого о том, что революция пожирает своих детей, актуальна и у исламистов, как была у большевиков.
05 мая 2015 // Михаэль Дорфман