Влияние отношений между наукой и религией, религией и политикой на глобальные перспективы человеческой цивилизации

Фактически сегодня человечество живет в мире глобальных процессов – непрерывно возрастающего усложнения, взаимопроникновения, взаимозависимости и открытости социальных (и социоприродных) взаимодействий во всех сферах в планетарном масштабе[1]. 

Объективно глобальные процессы направлены на формирование единой планетарной социально-природной системы. Однако субъективно человечество оказалось к этому не вполне готовым. Наряду с динамичным развитием финансово-экономической, информационной, культурной, наблюдается отставание в развитии политической, правовой и образовательной подсистем. 

Именно неравномерность развития социальных подсистем привела к ее разбалансировке и лежит в основе глобальных проблем, угрожающих самому существованию человеческой цивилизации. Современные нормы и управленческие институты безнадежно устарели и оказались не способны к администрированию социальных и социально-природных кризисов в кардинально изменившихся условиях. Более того, есть вероятность, что переход точки сингулярности сделает глобальные процессы окончательно неуправляемыми и необратимыми[2].

       В указанном контексте вновь крайне актуализировалась дискуссия о современном состоянии и перспективах управления глобальными процессами в целях устойчивого развития, решения глобальных проблем, и в конечном итоге – о перспективах выживания цивилизации.

В настоящее время известно значительное количество исследований, посвященных глобальным проблемам, и, как следствие, интерпретаций этих проблем. Однако большинство исследователей признают, что глобальные проблемы несут угрозы самому существованию человечества.

Таким образом, глобальные проблемы ставят на повестку дня вопрос выживания человечества, что требует более прочного экономического и политического единства, с целью поиска путей к устойчивому развитию.

В свою очередь, эффективная интеграция с целью решения проблем требует не только пересмотра комплекса национальных приоритетов и инфраструктур, но и уступку как минимум части национального суверенитета в пользу мировых структур[1].

Однако меры, предпринимаемые международными организациями для достижения более тесного политического единства, оказались не достаточно эффективными. Если экономическая, технологическая, коммуникационная  и пр. интеграция достаточно успешна, то политическая интеграция, не без оснований считается проблемным местом глобализации. В очень значительной мере, многие глобальные проблемы, так или иначе, взаимосвязаны с разрывами между экономической интеграцией и политической дезинтеграцией.

Весомым фактором политической дезинтеграции является эксплуатация политиками этноконфессиональных разделительных принципов в рамках отношений государства с различными конкурирующими между собой религиозными объединениями, в более широком смысле – отношений политики и религии.

Власть предержащие любили и умели «скрещивать» политику с религией для своей пользы. Ещё Ф. Ницше говорил, что «сила, которая лежит в единстве народного сознания, в одинаковых мнениях и общих целях, охраняется и скрепляется религией, за исключением тех редких случаев, когда духовенство не может сойтись в цене с государственной властью и вступает в борьбу с ней...»[2].

Таким образом, исходя из своего понимания пользы религиозные лидеры, как правило, не возражали, а «...правящие лица и классы просвещены относительно пользы, которую приносит им религия, и, таким образом, в известной мере чувствуют себя выше религии ...»[3].

Идея сакрализации (освящения) власти не нова, а властные группы всегда стремились культивировать сакральное отношение к государству. История сохранила немало свидетельств использования религиозных объединений для укрепления собственного авторитета и централизации власти государственными деятелями.

 По словам Альтинга фон Гейнзау «история повсюду учит нас, что соблазн господства и злоупотребления властью можно победить, только организовав противовесы власти. Одна ветвь должна ограничиваться и уравновешиваться другую. Призыв к добродетели, Откровению или истине никогда не был достаточным, чтобы совладать с искушением, - нам это слишком хорошо известно из нашей христианской европейской истории»[4]. Поэтому необходимо ограничить власть, чтобы она не превратилась в абсолютное зло. Разделение властей, наряду с другими взаимозависимыми принципами демократического правового государства и гражданского общества должно если не предотвратить, то свести к минимуму злоупотребления властью и их негативные последствия.

Современный принцип разделения властей неразрывно связан и даже невозможен без разделения светской и «духовной власти», т.е. государственных институтов и религиозных объединений. Несмотря на то, что исторически первоначальной целью отделения церкви от государства было вытеснение религии из всех сфер, относящихся к государственной компетенции, и ограничение влияния церкви на политическую жизнь общества, этот принцип многие называют одной из важнейших гарантий свободы совести. В своё время «признание основополагающего принципа свободы мысли и совести сметало с лица земли старую эпоху иерархии властей»[5].

В то же время, «власть имущие в области политики и религии боятся потерять контроль за своими подданными и приверженцами. Разнообразие кажется им разрушением, независимость – анархией, обмирщение – потерей веры. Чтобы сохранить контроль или коллективное самосознание, они выстраивают великое разобщение, противопоставляя народы, Церкви, государства, политические системы и цивилизации»[6].

В свою очередь, отношения политики и религии взаимосвязаны с отношениями науки и религии, а возможно даже обуславливают их.

В указанном контексте представляется актуальным исследование влияния отношений между наукой и религией на взаимоотношения политики и религии, и как следствие – на глобальные перспективы человеческой цивилизации, в т.ч. возможность решения глобальных проблем.

При этом под наукой традиционно понимается сфера деятельности, связанная с получением, систематизацией и воспроизводством знаний (как доказанного результата познания действительности).

С определением религии дело обстоит сложнее. В широком смысле это форма мировоззрения, основанная на вере, т.е. способности человеческого сознания воспринимать информацию без обоснования, доказательств. С верой тесно связано понятия доверия и авторитета, столь ценимые политиками.

Соответственно, под политикой обычно понимается сфера деятельности, связанная с завоеванием, удержанием и использованием государственной власти. История знает огромное количество случаев использования авторитета религии (конфессий) в политических целях, в т.ч. для удержания власти.

В более узком смысле любое обсуждение религии сталкивается с серьезными терминологическими трудностями, и особенно правовое. По словам Э. Фромма «понятие религия ассоциируется с некой системой, в центре которой находится бог и сверхъестественные силы. Поэтому становится сомнительным, могут ли религии без бога, такие, как буддизм, даосизм, конфуцианство, называться религиями. Такие светские системы, современный авторитаризм, вообще не называют религиями, хотя психологически они заслуживают такого названия. У нас просто нет слова для обозначения религии как феномена, которое не было бы связано с каким-то специфическим типом религии и не несло бы на себе ее отпечатка»[7].

В указанном контексте, религиоведческие науки находятся в сложном положении. «Сейчас идут напряженные поиски философской парадигмы, способной объединить усилия представителей разных подходов к изучению религии и дать некую перспективу религиоведческим исследованиям…Еще одной чертой современного религиоведения является повышенное внимание к уточнению религиоведческой терминологии и упорядочению многочисленных определений религии…Очень многие понятия, образы, символы, ритуалы «мертвых» и «живых» религий не описываются при помощи сложившегося в современном религиоведении категориально-понятийного аппарата. Например, христианские понятия греха и спасения, которые широко используются в религиоведении, явно неприложимы к анализу восточных религий, ибо буддийские дуккха и нирвана неэквивалентны представлениям христианской сотериологии, а религиоведческое понятие «секуляризация» не работает в мире ислама или индуизма»[8].

Очевидно, что использование религиоведческих познаний в юриспруденции не является некорректным. Сама перспектива развития религиоведения связана только с возрастанием плюрализма методологических подходов, вплоть до признания тенденции к персонификации религиозности. Не менее важным фактором развития религиоведения должно стать дистанцирование не только от теологии, но и от политических заказов.

Вышесказанное также относится к ряду наук, соприкасающихся с религиоведением, и в первую очередь, к социологии религии. Применение социологического инструментария и социологических методов для изучения религии как социальной подсистемы, безусловно, оказалось эффективным и оправданным. Чего нельзя утверждать о применении результатов социологических исследований в юриспруденции. Данные социологических исследований, как правило, противоречивы, слишком велик разброс результатов, получаемых различными исследовательскими центрами[9].

Наука и религия участвуют в формировании картины мира в обществе и мировоззрения каждого отдельного индивида. Мировоззренческая потребность является фундаментальным отличием человека от животных, а вместе со свободой они выступают важнейшими атрибутами и условиями самореализации личности[10], и, как следствие, развития общества. Можно сказать, что сказать, что взаимоотношения науки и религии формируют некую системообразующую матрицу человеческой цивилизации.

В то же время, взаимоотношения науки и религии даже в ХХ веке характеризуются многими исследователями как «противоречия», «противостояние», «конфликт», и даже «информационная война». Опосредованно, в том числе через взаимоотношения политики и религии, конфликт пронизывает все сферы общественных отношений, в конечном итоге препятствуя позитивной политической интеграции и решению глобальных проблем.

На уровне каждого отдельного индивида конфликт науки и религии проявляется в противопоставлении знания и веры, что приводит к разделению общества на «верующих» и «неверующих». Опосредованно закрепленная в правовых нормах, данная конфликтная парадигма создала практически непреодолимые препятствия для реализации системообразующего права на свободный мировоззренческий выбор, лежащий в основе самореализации личности.  Так как конфессии традиционно находятся в сфере интересов политиков и государства, а парадигма разделения на «верующих-неверующих» допускает, то реализация потребности в самосознании  и формирование картины мира каждого отдельного индивида в очень значительной мере становится подконтрольной властным группам.

В разработке принципа свободы совести принимали участие не только многие светские ученые, но и теологи. Признавая определенные заслуги последних, в то же время приходится констатировать наличие некоторого конфессионального отпечатка на понятийном аппарате, применяемом в определении свободы совести. Кроме того, следует отметить, что этот понятийный аппарат «был разработан в ходе изучения монотеистических религий, и в первую очередь христианства. А потому неудивительно, что само использование его применительно к «нетеистическому» материалу нередко искажает картину».[11]

В юриспруденции термин «религия» должен трактоваться максимально широко или должен быть заменен на более широкий (например, мировоззрение). Во всяком случае, правовое понятие «религия» должно охватывать как институционально оформленные формы религиозной деятельности, так и неинституциональные.

Скорее всего, с правовой точки зрения, религией является лишь то, что определяет в качестве таковой каждый отдельный человек. Такой подход определяется необходимостью свободы религиозного выбора, подразумевающего право каждого человека не только выбирать для себя «готовую форму» религии, но и право на создание новой. Выбор из уже существующих и определенных, пусть даже очень уважаемыми людьми, форм является, как минимум не полным, и, не может считаться в полной мере свободным. А значит, каждый  человек имеет право создать для себя и других людей новую религию, и даже делать это неоднократно.

В данном контексте наиболее остро проявляет себя проблема реализации конституционных прав каждого (как граждан, так и других людей) на свободу совести[12], свободу вероисповедания и иных, важных для их осуществления конституционных принципов светскости государства и равенства граждан вне зависимости от отношения к религии[13].

Современные отечественные теоретические основы прав и свобод человека в области свободы совести сохранили разделительный подход – на этот раз в виде приоритета прав верующих, а на самом деле конфессий. Предшествующий советский период вообще характеризуется тотальным контролем и подавлением мировоззрения, не соответствующего политике официального атеизма. В результате разделение общества на «верующих-неверующих» закрепилось на страницах нормативно-правовых актов, о создании концепции свободы совести, свободной от узкоконфессиональных или атеистических ограничений, как правило, речь вообще не идет.

Подавляющее большинство ученых, связывают содержание свободы совести с содержанием религиозной свободы, с реализацией прав верующих. Право остальных на свободу совести традиционно связывается только с атеизмом и отказом воспользоваться религиозной свободой. Таким образом, в правовом поле оказываются только права людей, считающих себя верующими, и вообще только уже осуществивших свой выбор.

Безусловно, индивид может считать себя кем угодно, но вряд ли найдется человек, который не нуждается в системе мировоззренческой (религиозной, светской или иной) ориентации, придающей смысл его существованию и которую он мог бы разделить с ближними. Естественно, каждый имеет право на удовлетворение этой специфической потребности, определяющей природу человека. Реализуя это право, индивид создает всеобъемлющую мысленную картину мира, в которой он может найти ответ на вопрос, где он находится, и что он должен делать. «Религиозность есть основополагающее человеческое свойство. Она является способностью к религии, благодаря которой отдельный человек может придать своей жизни вид наполненности смыслом. Констатация того, что люди с распадом мифа отвечали на свои вопросы о смысле с помощью религий, дает дальнейшее основание для деконфессионализации понятий религии и религиозности, чтобы применить их для определения существенных черт человека и его специфической жизненной проблематики»[14].

В указанном контексте крайне важной и сложной задачей является формирование глобального мышления и преодоление разобщенности между людьми. «Дальнейшее развитие вида homo sapiens требует уже общепланетарной стратегии»[15]. В реалиях современности вопросом выживания цивилизации становится необходимость «формирование нового мышления и соответствующего ему мировоззрения у людей, которые в большинстве своем просто не поспевают за динамикой происходящих вокруг изменений»[16].

Сегодня, как и прежде, свобода религий только для верующих разделяет общество. Поэтому, «не умаляя религиозного значения веры, важно расширить духовную основу консенсуса, включая в него общность национальных культур, а также жизненно важных систем ценностей...»[17]. Свобода совести для каждого (без разделения) призвана объединить в едином правовом поле науку и религию, секулярную культуру и религиозную, мировые религии и религиозные течения, верующих и неверующих. Достаточно одного взгляда на многочисленные «горячие» точки военных конфликтов и терроризма на современной карте мира, чтобы лишний раз убедиться в актуальности такого объединения. История перенасыщена примерами доминирования примитивных динамических стереотипов поведения у целых народов и наций под воздействием умелого политического манипулирования бессознательными инстинктами через средства пропаганды путем подмены религии идеологией при полном подавлении свободы мировоззренческого выбора.

 Объединение индивидов в группы на базе господствующей идеологии, при отсутствии правового механизма реализации свободы совести для каждого индивида, и в отсутствие идеологического многообразия, равносильно разделению человечества, государства, общества (в зависимости от уровня), изначально подразумевает ограничение прав других людей, не примкнувших к идеологизированной группе из-за иного мировоззрения. Правовые гарантии в сфере свободы совести должны охватить права и интересы каждого, а не только членов религиозных конфессий и групп.

В прошлом слишком узкие представления о том, что мировоззренческая свобода ограничена только локальными областями человеческой жизни и деятельности, имеющими отношение только к религии (и, как правило, в ее институциональном выражении), постоянно оказывались в основе причин тех огромных бедствий, которые постигали человечество на протяжении всей его истории.

Каждый отдельный человек являет собой составную часть всех социальных систем, и вследствие этого взаимодействия в сфере свободы совести имеют, в большей или меньшей степени, отношение ко всем иным взаимодействиям и всему тому, что составляет жизненный опыт человечества. А значит искажения в этой сфере, в виде подавления свободы мировоззренческого выбора, являются одной из первопричин, предопределяющей социальные потрясения.

Фундаментальное влияние оказывают отношения между наукой и религией на формирование нормативно-правовой базы международного права и российского законодательства для реализации прав и свобод человека в сфере свободы совести. Эта нормативно-правовая база основана на принципах противопоставлении знания и веры, обусловленных противопоставлением науки и религии.

В качестве вывода следует отметить, что преодоление противостояния между наукой и религией в виде осознания объективности изменения соотношения между ними в процессе эволюции, будет способствовать разграничению политики и религии (государства и религиозных объединений), и как следствие снижению (и возможно преодолению) конфликтного потенциала этноконфессионального фактора через реализацию прав и свобод в сфере свободы совести[18].

В свою очередь, формирование эффективного правового механизма реализации права на свободу мировоззренческого выбора (подразумевающего свободное формирование картины мира), признающего многообразие и отражающего изменение соотношения между знанием и верой каждого индивида, в соответствии с реалиями ХХI века и с учетом глобальных процессов, будет способствовать формированию глобального мышления, политической интеграции и  преодолению глобальных проблем[19].